ПИСЬМА ИЗ ТВЕРИИ , письмо 5-е

ПИСЬМА  ИЗ  ТВЕРИИ  — письмо  5-е
. . . А вот посмотри , что я нарыл в сети !  —  Плач Лены Шварц по ещё не
распавшемуся СССР.  Она это сочинила в 90-м году ,  обладеть    !
*  *  *       *  *  *
О какой бы позорной мне перед вами ни слыти,
Но хочу я в Империи жити.
О Родина милая , Родина драгая,
Ножиком тебя порезали , ты дрожишь нагая.
Еще в колыбели , едва улыбнулась Музе  –
А уж рада была – что в Советском Союзе.
Я ведь привыкла – чтобы на юге, в печах
Пели и в пятки мне дули узбек и казах ,
И чтобы справа валялся Сибири истрепанный мех ,
Ридна Украина , Камчатка – не упомянешь их всех.
Без Сахалина не жить , а рыдать найгорчайше –
Это ведь кровное все , телесное наше!
Для того ли варили казаки кулеш из бухарских песков ,
Чтобы теперь выскребали его из костей мертвецов?
Я боюсь , что советская наша Луна
Отделиться захочет – другими увлечена,
И съежится вся потемневшая наша страна.
А ведь царь , наш отец , посылал за полками полки –
На Луну шли драгуны , летели уланы , кралися стрелки ,
И Луну притащили для нас на аркане ,
На лунянках женились тогда россияне.
Там селения наши , кладбища , была она в нашем плененьи ,
А теперь – на таможне они будут драть за одно посмотренье.
Что же делать лунатикам русским тогда  –  вам и мне?
Вспоминая Россию , вспоминать о Луне.
* * *    *     * * *     *     * * *
—  А что бы она сейчас  , после всего написала ?

—  Может быть , что-то вроде :
Китайский синдром
………………
дрожи моя бедная родина
гляди как оскалилась муза
китайцы в сибирском меху
монгольскую варят уху
корейцы к луне полетели
хохлы на майдане не спят
и только арабы бухие
на марсианках сопят
найди-ка теперь белоруса
узбека не сыщешь чувак
чечены  армяне и ненцы
за каждым барханом торчат

***

—  Вот тебе тоже кое-что из интернета  —
совсем новое ( для меня ) имя:

Анатолий Добрович.

* * *   *   * * *  *  * * *
Я русский , еврей , украинец , поляк,
я стык четырех психологий.
На мне в галицийских пшеничных полях
скрестились четыре дороги.
Стояло местечко на стыке дорог
училищем братства и розни.
Я верил , что братство – господень урок,
а рознь – это дьявола козни.

Я пел с литургией в церковном чаду:
я славил Христа воскресенье.
Во мгле синагоги , открытый суду,
я плакал под кантора пенье.
Я видел деревья и пыльный майдан
сквозь окна цветные костела.
И я никому ничего не отдам –
ни слова , ни вздоха , ни стона!

То сердце мое , и любовь , и тоска,
и жизни блаженная сказка.
Я верил, что нежность моя – на века,
а злоба – минутная маска.
Я верил , что нас Провиденье свело  –
сойтись не достало лишь силы.
Я помню , как братство травой проросло
из братской забытой могилы.

Я куст винограда , возросший вот здесь,
на этом единственном склоне.
И в гроздьях лиловых особая смесь –
редчайший букет благовоний.
Спасибо , Всевышний , что к правде ведешь
по страхам , обидам , потерям.
– Четырежды предал , – я слышу галдеж.
Отвечу: – Четырежды верен!

*  *  *
У дочери моей глаза чернее нот,
мой нос и мой овал под этими глазами.
Тепла ее ладонь! В мою ладонь течет
свирепый зной родства: блаженный , несказанный.

Окаменей , язык , признание прерви!
Стань , этот стих , исповедальней,
мне крышка , я умру от страха и любви.
А ей нужней живой. Живой и дальний.

*  *  *
. . . ещё немного  —  из Грузинского триптиха:

Изломан и изогнут горами горизонт.
В гармонии хоралов – ущелий полумгла.
В чеканке губ и носа с потопа сбережен
Изгиб ленивой львицы и грозный лик орла.

Гортанный и смычковый, воинствует язык.
Златочеканным словом освящено вино.
О , письменность овчины и вьющейся лозы –
витки грузинских литер , ясоново руно!

Слаб человек и жаден , греха не побороть,
но веришь хмурым храмам, глядящим с крутизны:
Здесь от Добра и Духа отъяты Зло и Плоть,
орлиными когтями к земле пригвождены.
…………………………………..
—  Вот что пишет о Добровиче Юрий Колкер , чьё мнение
для меня значит очень много :
» Я пишу о человеке , которого прежде не читал и в глаза не видел. Быть может, это придаст больший вес такой вот не несомненной (заносчивой , субъективной , спекулятивной) концовке: я убежден , что в русской израильской поэзии , с ее переизбытком талантов , мастеров класса Добровича до 1990-х годов – не было. Если допустить , что сегодня , после открытия российской границы и появления интернета , еще можно говорить об израильской русской поэзии , то придется признать, что с приездом Добровича (его и еще немногих, тоже приехавших поздно) литературный климат изменился: эта поэзия перестала быть провинциальной , поднялась на качественно новую ступень.»