Лорина Дымова. «Давайте, ребята, жить дружно!»

 

 

 

 

 

 

ДАВАЙТЕ, РЕБЯТА, ЖИТЬ ДРУЖНО!

 

Бывают, конечно, люди – бирюки. Куда ни придут, хоть на работу, хоть в гости, − сидят, смотрят исподлобья, и слова из них не вытянешь, будто зарок дали. Но большинство любят поговорить, обсудить, поспорить, доказать, возразить − одним словом, выступить. О причинах, по которым люди так категорически делятся на две неравные части, рассуждать можно долго, но лично я хочу рассказать всего лишь о Григории Михайловиче Арзямцеве.

Молчуном назвать его было трудно, вернее, невозможно было назвать его молчуном – говорил он все время. Но вовсе не потому, что любил разговаривать. Нет, любил он другое: нравиться окружающим, причем не только женщинам, а всем подряд, − и полагал, что, непрерывно разговаривая, легче всего добиться всеобщей любви. Смешной человек, правда?

Хотелось бы, конечно, задать вопрос: а разве так уж обязательно нравиться всем без разбора? Но тогда придется спросить об этом и людей известных, разных там артистов, спортсменов и даже президентов некоторых стран. Тебя, допустим, выбрали президентом, народ проголосовал, значит, любит – вроде бы можно и успокоиться, но президенты народ неугомонный: то демонстрируют перед камерой свой накачанный обнаженный торс (это чтобы женщины ахнули), то садятся за штурвал самолета (это чтобы мужчины), то такую феню перед микрофоном выдадут, что у всех глаза на лоб полезут (это чтобы блатным понравиться).

Так что же нам спрашивать с Григория Михайловича, человека совершенно обыкновенного – такого же, как вы или я?

Поле деятельности у него было, конечно, поуже, чем у президента, но тоже ничего. Приходит, например, к нему почтальон, письмо заказное принес. Распишитесь, говорит.

− Сейчас, очки возьму, − кивает Григорий Михайлович. – А вы пока присядьте.

Возвращается из комнаты с очками, а почтальон как стоял, так и стоит.

− Что же вы не присели? – укоризненно говорит Григорий Михайлович. – Отдохнули бы хоть немного. А то работа у вас вон какая!

− Какая? – не понимает почтальон.

− Тяжелая. Целый день на ногах да еще с сумкой в десять килограмм. Это со стороны кажется, что работа не пыльная, а на самом деле − будь здоров. И в дождь, и в жару, и в метель.

− Да у нас метелей вроде не бывает, − недоумевает почтальон. – А когда в кои веки снег идет, мы и не ходим.

− А ответственность какая! – не унимается Григорий Михайлович. – Такую массу корреспонденции надо по ящикам разложить и не ошибиться! Я бы почтальона сравнил с диспетчером в аэропорту, напряжение не меньшее. А делаете свою работу вы виртуозно, честно вам говорю. За столько лет у меня ни одного письма не пропало!

Почтальон пожимает плечами.

− Да я на вашем участке месяц всего работаю. Расписываться-то будете?

− Буду, буду, − торопливо говорит Григорий Михайлович. – А может, чайку?

− Да нет, некогда, пойду.

Почтальон не понимает, что этому человеку, Арзямцеву Г.М., нужно и как от него отвязаться. Он неловко протискивается со своей сумкой в дверь и с облегчением идет вниз по лестнице.

Жена Григория Михайловича знает, что когда муж уходит в магазин, увидятся они нескоро.

Сначала он застрянет около работника, раскладывающего по полкам разные пачки и пакеты, посочувствует его нелегкой, но необходимой работе, пообещает карьерный рост и счастье в личной жизни ввиду такой привлекательной внешности.

Потом он подробно поговорит со старушкой, которая не может решить, какое мороженое лучше купить для внуков – они приезжают к ней только раз в месяц, и очень важно не ударить лицом в грязь.

− У вас замечательные внуки! – с чувством говорит Григорий Михайлович.

− А вы откуда знаете? – удивляется старушка.

− У такой бабушки не может быть плохих внуков! − восклицает Григорий Михайлович, и они расходятся довольные друг другом.

После еще нескольких остановок, он добирается, наконец, до кассы.

− Устали? – сочувственно спрашивает он у кассирши.

Кассирша смотрит на него непонимающими глазами.

− Устали, наверное, − сокрушенно качает головой Григорий Михайлович. – Еще бы! Целый день в одной и той же позе, в глазах от людей рябит, а они все идут и идут – ни отлучиться даже на минутку, ни чайку попить, ни еще чего. А теперь вдобавок я пришел… Я не могу вам чем-нибудь помочь?

Кассирша смотрит на него диким взглядом.

− Вы пробивать будете или как?

Григорий Михайлович виновато улыбается и начинает выкладывать из корзинки молоко, сметану, хлеб, кукурузное масло.

− Двадцать семь семьдесят.

Она смотрит в упор на этого странного человека и не может понять, чего это он? Клеится что ли? Но она уже и забыла, как это бывает, ей еще пару годков и шесть десятков стукнет. Да и он не мальчик. Больной, наверное, думает она и в ту же секунду о нем забывает.

Возле дома гуляет с собакой Марик с пятого этажа. Он кивает Григорию Михайловичу, но собаке в соседе что-то не нравится, она заходится в лае и рвется с поводка.

− Что это она? – пугается Григорий Михайлович. – Такая хорошая собачка, − голос его становится умильным, − умница, красавица. Ты, псинка, самая замечательная собака во всем доме.

Остервенелый лай.

− Во всем квартале!

Собака неистовствует.

−  Во всем городе!

Лай, хрип.

− Во всей стране! – выкладывает главный козырь Григорий Михайлович.

Истерика.

Увидев, что ничего не помогает и, определенно, не поможет, он горестно машет рукой и, ссутулившись, идет к подъезду.