Пророк упадка капитализма. Не Маркс. Часть 2.

Обвинительный вердикт

Причины, выдвинутые Шумпетером, звучат так: отмирание предпринимательской функции, разрушение защитного слоя, разрушение институциональной структуры капиталистического общества.
Ну что ж, по порядку. Что такое предпринимательская функция и каково ее значение? «Функция предпринимателей, — определяет Шумпетер, — заключается в том, чтобы реформировать или революционизировать производство, используя изобретения или, в более общем смысле, используя новые технологические решения для выпуска новых товаров или производства старых товаров новым способом, открывая новые источники сырья и материалов или новые рынки, реорганизуя отрасль и т. д.» В других местах он включает сюда еще различные поприща для инноваций, вплоть до новых финансовых схем. «Делать что-то новое трудно, и реализация нововведений образует самостоятельную экономическую функцию».
Не всем по плечу делать что-то непривычное, выходящее за пределы рутины, продолжает он. К тому же нередко нужно преодолевать сопротивление – от отказа финансировать до физического насилия. Все это требует особых способностей, которые определяют самый тип предпринимателя и его общественную функцию. Главное здесь – не изобретение, а делание дела – проведение изобретений в жизнь.
Так вот, эта функция теряет свое значение «уже сегодня», говорит Шумпетер. Становится гораздо легче делать непривычные вещи – новаторство само превращается в рутину. Что когда-то требовало гениального озарения, теперь можно получить путем строгих расчетов. «Технологический прогресс все больше становится делом коллективов высококвалифицированных специалистов», а не выдающихся одиночек.
Отсюда теряют значение личные качества и сила воли. Прогресс постепенно становится обезличенным и превращается в нормальный ход дела. Все это подрывает роль – и социальное положение! – предпринимателя. Прежде он нес главную – чаще всего, единоличную — ответственность за успех. Теперь этого нет, и этот общественный тип остается не у дел.
И все это сказывается на положении «всего класса буржуазии в целом». Его основную массу составляют промышленники, торговцы, финансисты, банкиры. Они занимают промежуточное положение между двумя началами — предпринимательства и рутинного администрирования. Доходы же класса «буржуазии» и социальное его положение зависят более всего от активного предпринимательского начала. Эта зависимость «буржуазии» от предпринимателя приводит к тому, что судьбы их тесно связаны. Так что, отмирание одного неизбежно ведет к отмиранию другого. «Поскольку капиталистическое предпринимательство в силу собственных достижений имеет тенденцию автоматизировать прогресс, мы делаем вывод, что оно имеет тенденцию делать само себя излишним – рассыпаться под грузом собственного успеха».
Так ли это? Идем пока дальше. Индустриальные гиганты, обюрократившиеся сами, вытесняют мелкие и средние фирмы, «экспроприируя» их владельцев. Но тем самым они экспроприируют буржуазию «как класс, который в этом процессе рискует потерять не только свой доход, но, что гораздо более важно, и свою функцию. Истинными провозвестниками социализма были не интеллектуалы и не агитаторы, которые его проповедовали, но Вандербильды, Карнеги и Рокфеллеры».
Эффектная концовка. Марксистским и прочим социалистам эти рассуждения могут не понравиться, добавляет Шумпетер, но конечные выводы из прогнозов «полностью совпадают».
Можно сказать, не только конечные выводы. Рассуждения об экспроприации мелкой буржуазной собственности самим процессом развития капитализма не так уж трудно найти в софизмах «Манифеста коммунистической партии». Не говоря уж об использовании «классовой» терминологии.
Что можно сказать по существу данной концепции Шумпетера? Думается, в ней не меньше двух ошибок, которые отменяют его прогноз. Первая ошибка состоит в том, что индустриальные и прочие гиганты, вытесняя какие-то мелкие и средние фирмы, не вытесняют мелкие и средние фирмы вообще как феномен, как составную часть экономической системы капитализма. Буквально тот же софизм находим в «Манифесте». В каких-то узких секторах экономики появление крупных корпораций может привести к сокращению числа малых фирм. Однако разного рода малые и средние бизнесы существуют, уходят и возникают в огромном количестве во множестве секторов рынка. И по сей день, притом. Довольно будет указать, что в сегодняшней Америке малые и средние бизнесы обеспечивают до 70 – 80% всех рабочих мест. Это – по поводу прогноза о печальной судьбе «класса буржуазии».
Здесь Шумпетер воспроизводит тот же ход мышления, в котором он упрекал критикуемых им писателей. Берется правдоподобное наблюдение относительно какой-нибудь части системы и неправомерно обобщается на всю систему.
Вторая ошибка видится нам в том, что Шумпетер здесь забыл об одной вещи, которую упомянул мимоходом в своем ответе критикам капитализма. Это – свобода. Опять же – предпринимательский дух может отмирать в больших компаниях, где всем заправляют не собственники, а менеджеры с опорой на внутреннюю бюрократию фирмы. Однако, пока существует свобода предпринимательства, не переведутся люди энергичные и предприимчивые, способные инициировать новый бизнес под свою личную ответственность и брать на себя весь риск нового дела. Конечно же, они и не перевелись за те 50 лет, что прошли от выхода книги Шумпетера.
Билл Гейтс, Стив Джобс, Сергей Брин – еще одна тройка предпринимателей, столь же великих, как упомянутые Шумпетером. Каждый из них создал не просто новый бизнес, а новые виды продуктов, каких не было в природе, новый вид производства, новые потребности потребителей и новый рынок товаров. Каждый породил гигантскую корпорацию. В таком контексте, верно ли называть их «провозвестниками социализма»?
Это лишь самые известные имена. Имя Генри Неги мало известно за пределами штата Висконсин. Он – знаменитость местного масштаба. Иммигрант из Венгрии, сразу после войны работал шофером (возил щебень на карьере). Встретил человека, который изобрел машину для формования железобетонных конструкций. Купил права на нее и организовал бизнес. К моменту его смерти в 2004 г. (в возрасте около ста лет) корпорация Спэнкрит владела несколькими заводами в США и успешно продавала свою технологию – в другие штаты и за границу. Десятки заводов в Латинской Америке, Европе и Азии (не меньше пяти — в Китае) работают по технологии Спэнкрита.
Но главное – наряду с упомянутыми, существуют тысячи предпринимателей, не миллионеров, гораздо более скромного уровня, известных разве что в своем городе или в узком кругу людей, причастных к данному виду деятельности.
Позволю себе еще один местный пример. В г. Милуоки, Висконсин, список лицензированных подрядчиков по ремонтно-строительным работам (включая электрику и сантехнику) насчитывает более сотни компаний. Многие, если не большинство из них имеют в штате одного человека – самого предпринимателя. Характер услуг не гарантирует стабильной, равномерной и однотипной загрузки (сегодня малярные работы, завтра – плотницкие, а будет ли работа послезавтра — не известно). Хозяин нанимает рабочих под конкретные заказы и обеспечивает их инструментами. Сам заключает контракты с заказчиками, и сам расплачивается с рабочими.
Наверняка такая же картина наблюдается во всех городах страны. Ведь большинство американцев живет в собственных домах. То тут, то там бывает нужно что-то отремонтировать или обновить. Повсюду на улицах и дорогах то и дело можно видеть мини-грузовики или машины типа «Газель», на которых указано название компании и виды предлагаемых услуг. Потому что существует (пока еще) страна, где каждый может заняться, чем хочет, и его личное дело – убедить других, что им это тоже нужно. Вдобавок к свободе, правда, есть инфорсмент соблюдения контрактов и охрана прав собственности.

О «разрушении защитного слоя» можно сказать немного. Этот раздел почти целиком построен на аналогии с собственным анализом Шумпетера структуры средневекового общества (он не очень точно называет его феодализмом, да пусть его). В этой области существует немало иных, в том числе, пост-шумпетеровских подходов и концепций, так что мы не обязаны принимать некритически рисуемую им картину. А на критическое рассмотрение понадобилось бы много места и главное – гораздо больше познаний, чем есть у меня.
Вывод Шумпетера сводится к следующему. «Класс буржуазии» плохо подготовлен к решению социальных проблем. При зарождении его, этот класс охраняли феодалы и феодальные учреждения. Без защиты какого-то «небуржазного слоя» буржуазия политически беспомощна и неспособна даже защищать свои «классовые интересы», не говоря уже о национальном лидерстве. Она «нуждается в хозяйской руке». Но капиталистический процесс с этим защитником покончил, «а кое-где, например, в США, просто не дал ему шанса встать на ноги». Тем самым, капитализм разрушил опоры, на которых держался.
На чем бы ни основывался такой вывод, едва ли его можно назвать убедительным. Как раз пример США дезавуирует его начисто. Касательно Британии, один современный исследователь отметил, что распространение достижений промышленной революции стало возможным только тогда, когда была создана профессиональная полиция, — институт явно не из феодального общества.

Еще один источник вырождения капитализма, по Шумпетеру, — это разрушение институциональной структуры капиталистического общества. На данную тему нам нет нужды много распространяться, так как выводы Шумпетера здесь базируются, в основном, на предыдущем материале.
Для начала нам напоминают, что «капиталистический процесс неизбежно подрывает экономическую базу мелких производителей и торговцев». Это происходит путем конкуренции со стороны крупного бизнеса. «Здесь, конечно, Марксу трудно возразить». Печально видеть такое затруднение перед обычным софизмом.
Но не нужно упрощать. Соглашаясь с Марксом, Шумпетер категорически отвергает утверждения «социальной критики» (по сути, марксистов и их попутчиков) о том, что рост крупного бизнеса (монополизация) ведет к затуханию конкурентной борьбы. «В таком понимании монополизация играет роль атеросклероза и подрывает жизнеспособность капиталистического строя, снижая экономическую эффективность». С экономической точки зрения, говорит он, ни достоинства конкуренции, ни пороки концентрации и близко не имеют того значения, какое им придают. Тут дела поважнее. Ликвидация множества мелких и средних фирм, указывает он, оказывает глубокое воздействие на политическую структуру государства. Эти люди, их семьи, служащие и партнеры «образуют весомую силу у избирательных урн». И вот, исчезновение «с этического горизонта людей» этих самых энергичных и практичных человеческих типов подрывает «самый фундамент частной собственности и свободных договорных отношений».
Пожалуй, так и было бы, если бы… А поскольку социальный тип не исчезает, то и подрыва нет. Можно ли так сказать? Формально, если мы отвергаем предпосылку Шумпетера, то и заключение его оказывается некорректным – но в пределах только его силлогизма. Потому что в силу других причин подрыв институтов может иметь место. Но это совсем другой разговор и тема для другого анализа. Лучше продолжим о доводах Шумпетера.
В типичном случае крупной корпорации, говорит он, «фигура собственника уходит в небытие, а вместе с ней исчезают и характерные интересы собственности». Остаются наемные менеджеры и держатели акций. Первые склонны приобретать установки наемных служащих, вторые практически не могут их контролировать. Ни те, ни другие не являются «безусловным выразителем интересов» понятия собственности.
Сказанное трудно оспорить. Все это было подмечено еще и до Шумпетера. И сегодня признается проблемой, которую интенсивно изучают с разных сторон. Однако говорить на этом основании, что понятие собственности «быстро исчезает», вряд ли допустимо. Не исчезает юридическое понятие собственности как права. Не исчезает частная собственность как институт. И конечно не исчезает огромное множество мелких и средних бизнесов, пока сохраняются условия, о которых мы говорили выше. Сказанное затем Шумпетером об исчезновении «свободы контракта» еще менее убедительно.
«Таким образом, капиталистический процесс отодвигает на задний план все те институты, в особенности институт частной собственности и институт свободного контракта, которые выражали потребности и методы истинно “частной” экономической деятельности». Таково заключение Шумпетера, и принять его нет никакой возможности.
Однако, это не все. Остается еще кое-что немаловажное.

Растущая враждебность

В главе XIII, так и названной, Шумпетер опять предстает во всем блеске своего анализа и яркого стиля. Речь об «атмосфере почти всеобщей враждебности» к капитализму. «Это явление настолько поразительно, а объяснения, которые ему дают как марксизм, так и расхожие теории, настолько неадекватны, что нам представляется необходимым несколько углубить теорию этого вопроса». Можно добавить, что тема эта не утратила своей актуальности и сегодня. Пожалуй, сегодня она звучит еще более актуально.
Сперва нужно обратить внимание на формулировку: враждебность «почти всеобщая». Это среди всего населения или только в каких-то социальных группах? Дальше сам Шумпетер покажет нам, что вернее второе. И назовет эти группы. А пока начинает он с того, что капитализм, сам подорвав свой защитный слой и свои опоры, остался беззащитным перед агрессорами. С «подрывом защитного слоя» и «разрушением опор» мы только что разобрались. Однако даже и без того дело выглядит серьезным.
Капитализм породил критический склад ума, который повернулся против него самого, указывает Шумпетер. «Буржуа к своему удивлению обнаруживает, что рационалистическое отношение не ограничивается вопросом о законности власти королей и попов, но начинает ставить под сомнение и институт частной собственности, и всю систему буржуазных ценностей».
Капитализм оказался беззащитным, потому что сам «разрушил защитные стены», говорит Шумпетер. Мы отвергли теорию «защитных стен», но беззащитность капитализма не признать нельзя. И мы постараемся найти этому другое объяснение, а пока последуем за Шумпетером.
Но почему капитализм не может себя защитить? — спрашивает он. Ведь мы видели, сколько было достижений. Почему же нельзя предъявить достаточно рациональных доводов об улучшении жизни и уменьшении страданий? Все это не имеет никакого отношения к делу, говорит Шумпетер.
Во-первых, неправильно считать, что главной причиной политических нападок служит страдание. «Политическую критику нельзя эффективно отразить разумными доводами… Подобное опровержение может сорвать с этих наветов покров рациональности, но оно никогда не сможет сразить ту иррациональную движущую силу, которая за ними скрывается». Ох, верно…
И далее: «Точно так же как требование обосновать свою утилитарную функцию, предъявляемое королям, лордам и попам, никогда не допускали возможности удовлетворительного ответа перед лицом беспристрастных судей, так и капитализм предстал перед судьями, в карманах у которых уже лежит его смертный приговор. И они его вынесут, какие бы доводы ни приводила защита».
Во-вторых, оправдание капитализма потребовало бы от людей в массе «такой проницательности и таких аналитических способностей, которые совершенно выходят за рамки возможного». Здесь как раз и следует тирада, которую мы вынесли в эпиграф.
В-третьих, всегда существуют будничные неурядицы – «неувязки и разочарования, крупные и мелкие неприятности». Они вносят элемент разочарования и все мы склонны приписывать их «той части реальности, которая находится за пределами нашего контроля». Это — социальные условия вокруг нас. Чтобы преодолеть такой стихийно возникающий импульс враждебности, «необходима эмоциональная привязанность к социальному строю, т.е. та самая вещь, которую капитализм органически неспособен породить». Нельзя не согласиться.
В четвертых: «От века происходящее улучшение жизни, которое воспринимается как должное, плюс индивидуальная незащищенность, которая вызывает острое возмущение, — это, конечно, самая лучшая питательная среда для социальных беспорядков».
«И тем не менее, ни наличие возможности для атаки, — указывает Шумпетер, — ни реальные или воображаемые страдания не являются сами по себе достаточными условиями для проявления активной враждебности по отношению к социальному строю, как бы сильно они тому ни способствовали». Необходимы еще и группы, «которым было бы выгодно эту враждебность нагнетать и организовывать, лелеять ее, стать ее рупором и лидером». Народные массы сами не способны выработать определенные взгляды, тем более, артикулировать. Они могут только поддержать или не поддержать группу, претендующую на лидерство.
Что это за группы? Вообще говоря, при любой системе, если возникают условия для враждебности, всегда находятся силы, которые смогут этими с условиями воспользоваться. Но капитализм – дело особое. В отличие от многих других систем, он «неизбежно и в силу самой логики своей цивилизации порождает, обучает и финансирует социальные группы, прямо заинтересованные в разжигании социальных беспорядков».

Социология интеллектуалов

Так назвал Шумпетер очередной раздел своей работы – принадлежащий, возможно, к лучшим страницам книги, — с точки зрения если не строгой теории, то проницательного анализа и научной публицистики, доходящей местами до сарказма.
Что это такое? Это не социальный класс. Они «происходят из всех уголков социального мира, а занимаются главным образом тем, что воюют между собой или формируют передовые отряды для борьбы за чужие классовые интересы». Совокупность лиц, получивших высшее образование? Верно, все имеющие высшее образование являются потенциальными интеллектуалами, а не имеющие такового редко ими являются. Образование — фактор важный, но само по себе мало что объясняет.
Не помогает и сближение с лицами свободных профессий. Врачи и юристы, например, «не являются интеллектуалами в интересующем нас смысле, если они не рассуждают письменно или устно о предметах, лежащих за пределами их профессиональной компетенции, хотя они безусловно имеют такую склонность и делают это весьма часто – особенно юристы». И все же есть связь между интеллектуалами и свободными профессиями, «особенно если считать профессией журналистику». Действительно, многие интеллектуалы зарабатывают себе на жизнь, практикуя какую-нибудь свободную профессию. Но и это не главное.
Определение через противопоставление умственного и физического труда представляется Шумпетеру «слишком широким», а определение герцога Веллингтона «братия бумагомарателей» — слишком узким. Хотя последнее Шумпетер находит наиболее близким к своему смыслу.
«На самом деле интеллектуалы – это люди, владеющие устным и письменным словом, а от других людей, делающих то же самое, их отличает отсутствие прямой ответственности за практические дела. Вообще говоря, с этой чертой связана и другая – а именно отсутствие практических знаний — знаний, которые даются только личным опытом. Установка на критику, которая объясняется не только положением интеллектуала как наблюдателя, причем в большинстве случаев наблюдателя стороннего, но не в меньшей мере и тем, что его главный шанс самоутвердиться заключается в его фактической или потенциальной способности досаждать, добавляет к портрету интеллектуала последний штрих». Обобщив сказанное Шумпетером, предложим определение: братия безответственных демагогов.
Откуда они взялись? Если оставить античность, говорит Шумпетер, мы видим их в средние века среди духовенства, особенно монахов. «Но если колыбелью интеллектуалов средневекового образца служили монастыри, то капитализм отпустил их на волю и снабдил печатным станком». То, что возникновение гуманизма совпало во времени с появлением капитализма, – «факт весьма примечательный». Шумпетер считает, что в период смуты в большинстве стран Европы имела место задержка капитализма. Но позже, «когда капитализм стал наверстывать упущенное, интеллектуалы не замедлили к нему присоединиться. Дешевые книги, дешевые газеты и памфлеты, а также расширение аудитории, достигнутое отчасти благодаря возросшей доступности печатного слова, — …все эти блага, равно как и возросшая свобода от всяческих пут, являются побочными продуктами капиталистической системы».
Выходит, что и вправду капитализм сам создал себе эту интеллектуальную напасть. Сам породил, сам и..? «В условиях чисто буржуазного режима, такого, как правление Луи Филиппа, войска могут расстреливать забастовщиков, но полиция не может устраивать облавы на интеллектуалов, а если и устроит, то должна их тут же отпустить, иначе буржуазия, как бы она ни осуждала некоторые из их деяний, встанет на их защиту, поскольку свободу, которую она не одобряет, нельзя сокрушить, не сокрушая при этом и ту свободу, которую она одобряет».
Убить не может, ибо это убьет главное завоевание капитализма – свободу слова и самовыражения. Приходится терпеть. «Защищая интеллектуалов как социальную группу… буржуазия защищает самое себя и свой жизненный уклад». Угнетать интеллектуалов могут позволить себе «только социалистическое или фашистское правительства».
Сказанным объясняется нежелание или даже неспособность «капиталистического строя» контролировать своих интеллектуалов. И в этом – источник слабости капиталистической цивилизации. «Таким образом, с одной стороны, наступление свободы слова, включая свободу критики основ капиталистического общества, в долгосрочном плане неизбежно. С другой стороны, интеллектуалы не могут не критиковать, поскольку критика – это их хлеб, само их положение в обществе зависит от язвительности их нападок, а критика людей и текущих событий в условиях, когда нет ничего святого, с роковой неизбежностью приводит к критике классов и институтов».
Отмечается еще один фактор – бурное развитие высшего образования. Отсюда ряд следствий. Прежде всего, предложение услуг «всякого рода специалистов, квазиспециалистов, всякого рода “белых воротничков”» вырастает сверх экономически оптимальных пределов. Это порождает безработицу в данной категории занятости и неблагоприятные условия для занятых. Последнее выражается в понижении их зарплаты ниже уровня квалифицированных рабочих. Конечно, отсюда неудовлетворенность и недовольство.
К тому же, сказанное выше может «порождать безработицу особенно неприятного свойства». Человек, окончивший колледж или университет, часто становится непригодным для физического труда, «но при этом нет никаких гарантий, что он окажется пригодным в профессиональной области». Вследствие либо отсутствия природных способностей (что вполне возможно даже для тех, кто успешно сдавал экзамены), либо низкого качества обучения. Обе эти причины имеют тенденцию возникать все чаще по мере того, как в высшее образование вовлекаются все большие массы людей, и растет потребность в преподавателях, «никак не сообразуясь с тем, какое количество талантливых преподавателей и ученых решит произвести на свет природа». Далеко не исключением являются примеры, когда среди дюжины претендентов на должность, имеющих дипломы по специальности, не оказывалось ни одного, способного с ней справиться.
«Все те, кто не имеет постоянной работы, недоволен своей работой или непригоден к работе вообще, постепенно оказываются на местах, где предъявляемые к ним требования наиболее расплывчаты или где ценятся знания и способности совершенно иного рода. Они пополняют собой армию интеллектуалов в строгом смысле этого слова, ряды которых, таким образом, непомерно возрастают. Они вступают в нее, испытывая глубокое недовольство. Недовольство порождает неприятие. А неприятие рационализируется в ту самую установку на критику общества, которая, как мы уже видели, является типичной установкой наблюдателя-интеллектуала по отношению к людям, классам и институтам, во всяком случае, в цивилизации, построенной на принципах рациональности и утилитарности».
Все это, по его мнению, куда лучше объясняет враждебность к капиталистическому порядку, чем теория, согласно которой «справедливое негодование интеллектуалов по поводу пороков капитализма есть лишь логическое следствие возмутительных фактов». Сама эта теория, говорит Шумпетер, есть ничто иное, как рационализация (иррационального импульса).
Однако враждебность интеллектуалов – лишь один из факторов атмосферы широкой враждебности в обществе. Последняя имеет свои источники и доставляет интеллектуалам сырой материал для обработки. А «роль интеллектуалов состоит в первую очередь в поощрении, возбуждении, облачении в словесную форму и организации этого материала и лишь во вторую очередь – в обогащении его».
Примером может служить рабочее движение. Оно порождено самим развитием капитализма. «Рабочие никогда не покушались на интеллектуальное лидерство, зато интеллектуалы заполонили политику рабочих партий… они стали рупором этого движения, снабдили его теориями и лозунгами – классическим примером является лозунг классовой борьбы, — привили ему самосознание и благодаря этому изменили самый его смысл».
Далее: «Решая эту задачу со своих собственных позиций, они, естественно, ее радикализировали, сумев со временем придать революционный уклон даже самым буржуазным из всех тред-юнионистских начинаний». Больше того, рабочему присуще недоверие к интеллектуалам. Так что последним приходится пускаться на разные уловки. «Не имея подлинного авторитета и постоянно ощущая опасность, что ему бесцеремонно укажут на дверь, интеллектуал вынужден льстить, обещать и воодушевлять, уговаривать левых радикалов и недовольные меньшинства, покровительствовать сомнительным и субмаргинальным идеям, взывать к пограничным группировкам…». Они не были создателями рабочего движения, но сумели превратить его в нечто такое, каким оно никогда бы не стало без них.
Влияние интеллектуалов на политику, продолжает Шумпетер, не ограничивается общей пропагандой. В политику они, правда, идут редко и еще реже добиваются в ней успеха. Однако именно они укомплектовывают собой всевозможные «мозговые центры», сочиняют политические памфлеты и речи, служат референтами и советниками, создают репутацию газетам и политикам. Кроме того, они, во многих случаях, поставляют кадры для государственной бюрократии. «При этом они в определенной степени оставляют отпечаток своего менталитета практически на всем, что делают».
В обществе постепенно создается атмосфера, при которой политика государства становится «все более враждебной капиталистическим интересам, достигая наконец той стадии, когда она принципиально отказывается учитывать требования капиталистической машины и превращается в серьезную помеху ее функционированию». Если понимать «капиталистические интересы» как нравственные основы общества свободного предпринимательства, а «капиталистическую машину» как рынок свободной конкуренции, тогда нельзя не согласиться. В нынешней Америке указанные процессы зашли уже гораздо дальше, чем это было во времена Шумпетера, и мы еще не раз к этому вернемся.
В рецензии на книгу Хайека «Дорога к рабству» Шумпетер написал, что тот отнесся к интеллектуалам «до неприличия вежливо». Потому что Хайек «почти всегда упрекает оппонентов только в интеллектуальных ошибках». В свете дальнейшего развития (и до наших дней), можно сказать, что прав оказался Шумпетер. Это не ошибка – это сознательное предательство своей миссии быть «мозгом общества» — предпочтение быть тем, чем когда-то назвал их Ленин.

Упадок и саморазрушение

«Возможно самым поразительным здесь является то, что буржуазия не только дает образование своим врагам, но и позволяет им в свою очередь учить себя. Она впитывает лозунги современного радикализма и, похоже, вполне готова обратиться в веру, враждебную самому ее существованию». Все это Шумпетер приписывает тем причинам, о которых он сказал выше: «уходом в небытие» социальных условий, при которых «буржуазия» только и могла возникнуть и существовать.
С высоты нынешнего опыта, мы не согласились с анализом Шумпетера в той его части, не согласимся и сейчас. Но следует признать большую долю правды в его описаниях, независимо от выдвигаемых причин и объяснений. Наличие, распространение и укрепление антикапиталистической ментальности в современном обществе отрицать невозможно. Но, поскольку мы отвергли утверждения об отмирании предпринимательской функции, размывании понятия собственности, разрушения «защитного слоя» и пр., тогда должны быть где-то в глубине иные истоки этого явления.
Не можем мы пенять Шумпетеру за то, что на рубеже 40-х он не предвидел 60-е годы, с развернутым наступлением левых сил и захватом университетов радикалами — фундаментально изменившим не только социально-политический климат в США и Европе, но и преобладающий нарратив в общественном сознании. Когда со всех сторон годами слышно, что богатым быть стыдно, вряд ли следует удивляться тому, что Джобс, Гейтс, Брин, да и многие другие миллионеры, держатся левых убеждений.
Все эти вещи требуют специального рассмотрения, и не в рамках данной главы. Очевидно только, что демагоги, начиная от Маркса, присвоили нравственное чувство людей, чтобы цинично спекулировать на нем. Даже если Шумпетер и не предвидел позднейшего развития в конкретных формах, он предсказал его в общих чертах.
Шумпетер отметил интеллектуальную слабость «буржуазии» перед лицом атак слева. «Они произносят речи и оправдываются – или нанимают людей, которые делают это за них; они хватаются за каждый шанс достичь компромисса, они в любой момент готовы пойти на уступки; они никогда не идут в бой под знаменем своих собственных идеалов и интересов». Как пример, Шумпетер пишет, что в США не было никакого сопротивления «ни против непомерных налогов, которые вводились на протяжении последних десяти лет, ни против трудового законодательства, несовместимого с эффективным управлением промышленностью». Понятно, это о периоде президентства Ф. Д. Рузвельта. И тому были серьезные причины.
Не желая, как он пишет, переоценивать «политическую силу как большого бизнеса, так и буржуазии вообще», Шумпетер готов даже списать многое на трусость. Но в принципе «совсем беззащитной буржуазию тоже не назовешь». И даже малые группы, как показывает история, веря в правоту своего дела, могли решительно отстаивать свои позиции и даже добиваться успеха. Поэтому он находит «единственное объяснение наблюдаемой нами смиренности» в том, «что буржуазный строй потерял всякий смысл для самой буржуазии, и что ей все стало попросту безразлично».
Может, в каком-то смысле это и так, но и в таком случае перед нами снова один из симптомов, а не источник болезни. И потому следует с большой осторожностью отнестись к тому, что собирается нам сказать Шумпетер в качестве итога. А именно: «все эти факторы ведут не только к разрушению капитализма, но и к возникновению социалистической цивилизации».

Может ли социализм работать?

Так озаглавлена следующая, третья часть его книги. Прежде всего отметим, что Шумпетер видел только два варианта – традиционный капитализм или социализм. Неплохо бы нам разобраться с «измами», которыми оперирует Шумпетер.
Что отличает капитализм от социализма? Такой вопрос однажды задал Мизесу один из его студентов в Нью-Йоркском университете. Ответ Мизеса: наличием рынка ценных бумаг. Все другие различия между экономическими укладами, следовательно, или производные, или второстепенные, или не имеют значения. Конечно, наличие рынка ценных бумаг можно счесть связанным с другим фактором – наличием или отсутствием частной собственности на капитал. Когда капиталы огосударствлены, не может существовать рынок титулов на владение ими – чем, в конечном счете, являются ценные бумаги. Такой глубокий аналитик, каким был Шумпетер, возможно, мог бы принять такое определение. Но у него был свой подход и своя концепция экономического развития…
С точки зрения концепции Мизеса, можно представить различные формы капитализма. Например, то, что мы наблюдаем сейчас в странах Западной Европы. Называй это каким угодно эпитетом, например, социальный или всеобщего благосостояния, для полной характеристики мы должны непременно прибавить слово «капитализм».
Кажется странным, что Шумпетер не видел такой возможности, как метаморфированный — или, скорее, деформированный – капитализм. И это притом, что касательно социализма, он набрасывает множество вариантов, — гипотетических структур, которых на свете никогда не было и, скорее всего, не будет. Но – что написал, то написал. На вопрос, заданный самому себе в заголовке части 3, Шумпетер отвечает положительно. Еще до того он ссылается на Ланге, с добавлением «как показал…». «Как показал Ланге, рыночный социализм может работать». Видите ли…
Шумпетер не умалчивает о концепции Мизеса в споре о социализме (см. гл. 00). Он даже коротко формулирует доводы Мизеса, но не полемизирует, не рассматривает позицию Мизеса по существу и не старается найти контрдоводы. Что же он делает? Он ссылается на знаменитую статью Энрике Бароне, который «исчерпывающим образом рассмотрел эту проблему» и… отсылает читателя к этой статье. А сам предпринимает лишь «короткий пересказ основных идей».
В этом пересказе можно, пожалуй, узнать то, что мы видели у Бароне, но с большим трудом. А в итоге как-то само собой выходит, что Бароне, в противовес Мизесу, показал принципиальную возможность рационального планирования при социализме. Кстати, ту же ошибку повторяет Марк Блауг. Существование и поддержание подобного мнения у выдающихся аналитиков, чья интеллектуальная честность не подлежит сомнению, представляет одну из больших загадок в истории экономической мысли.
Не станем рассматривать здесь те сотни страниц книги, где Шумпетер распространяется о социализме. Вот один пример: «Чтобы предотвратить абсолютизм власти, — пишет Шумпетер, — можно предусмотреть процедуру обязательного представления планов, подготавливаемых исполнительной властью, в конгресс или парламент. Может быть также создан специальный орган по надзору и контролю, наделенный даже правом вето в отношении конкретных решений».
Конечно. В СССР при Сталине так все и было. И планы готовились «исполнительной властью» — Совмином. И обязательно представлялись они в «парламент» для утверждения. И «парламент», конечно, существовал – Верховный Совет Союза ССР, который формировался в результате прямых и свободных выборов депутатов всем населением. И он утверждал пятилетние планы… И даже Центральная Контрольная Комиссия была (сперва — Рабкрин).
Уж наверное, абсолютизм власти был предотвращен – для того ведь и придумал Сталин такую систему, верно?
…А мы говорим Фейхтвангер! А мы говорим Герберт Уэллс, Бернард Шоу… Еще Анри Барбюса и Луи Арагона возьмем в прикуп!
Некорректное сопоставление, однако. Все же Шумпетер был не чета «бумагомарателям». Он был глубокий экономист, аналитик, обладавший широчайшей эрудицией в истории идей и людей. Социализм СССР он не воспевал и не идеализировал. Просто он не считал его единственно возможным типом социализма.
Отнюдь не был социалистом Шумпетер. Он предрекал переход к социализму как объективно обусловленный ходом вещей исторический процесс. Так он видел. Это было итогом его размышлений (как ни относиться нам к такому итогу). Да, это напоминает о теории Маркса, что Шумпетер сам и отметил, указав даже, что у него тоже, своего рода, экономический детерминизм.
Шумпетер умозрительно рассматривал различные варианты устройства социалистического общества. Он пришел к заключению, что недемократический вид социализма возможен (в 1942 г.). А затем постарался сделать все, на что был способен, чтобы показать возможность демократического социализма. Много страниц на эту тему написал, и там можно найти немало интересного.
Так и не увидел Шумпетер, что присвоение государством средств производства неминуемо приводит к экономическому волюнтаризму и оттого — к уничтожению свободы и демократии. Нет сомнений, что подспудно он это ощущал. Как возможность, по крайней мере. Он даже упомянул о рьяных социалистах, которые не допускают мысли о том, что после победы этого строя у власти могут оказаться не они, а другие люди. И все-таки, похоже на то, что он, в каком-то смысле, идеализировал социализм в принципе как общественное устройство.
Что же остается в итоге? Остается замечательный анализ слабостей общества, построенного на свободе самовыражения людей. И не соглашаясь с Шумпетером в некоторых его объяснениях, мы должны признать, что он обозначил проблему реальную и огромную.
В 1989 г., перед лицом краха коммунизма, безвестный чиновник Госдепартамента США Ф. Фукуяма провозгласил «Конец истории». «Истощение жизнеспособных системных альтернатив Западному либерализму, — писал он, — привело к конечному пункту идеологической эволюции и универсализации либеральной демократии Запада как конечной формы человеческого государства». Один из многих случаев, когда самозванный пророк садится в лужу.
Шумпетер предупредил о реальной опасности, которая не только не исчезла с тех пор, но на наших глазах перешла в стадию осуществления. Да, он ошибся в том, что пришло на замену классическому капитализму. Да, он не предвидел, каким образом произойдет упадок капитализма. Что благодаря самим же достижениям капитализма — высочайшему уровню производства и всеобщему избирательному праву – социалисты, левые радикалы, и перекрасившиеся коммунисты Европы превратят его в капитализм халявы, и что в Америке пойдет тот же процесс, Шумпетер знать не мог. Ну и что? Он ошибся в причинах и «измах», но он верным чутьем ощутил процесс, его направление и его движущую силу – левый радикализм.
Многие выдающиеся ученые считают его величайшим экономистом. Иные, отдавая должное его дару и эрудиции, как бы пожимают плечами по поводу его теорий. Был ли Шумпетер великим экономистом в глазах Бога? Может, когда-нибудь узнаем. А пока можно сказать о нем то, что мы знаем.
Нет сомнения, что Шумпетеру даны были озарения. Ведь сейчас происходит именно то, о чем он предостерегал. На наших глазах происходит вырождение индивидуализма, предприимчивости, достоинства личности и всех других качеств, которые когда-то обеспечили успех и расцвет капиталистической цивилизации. Появились новые паразитические классы, раздут аппарат госслужащих, вообще не отвечающих за свои действия. Расходы на государственные субсидии, пособия и другие подачки перерастают платежные возможности государств – продолжение такой политики делает экономическое банкротство Евросоюза лишь вопросом времени. Нечто подобное началось и в США.
Тот капитализм, который превозносил Шумпетер, действительно исчезает. Только на смену ему идет не социализм, а нечто еще более уродливое. Отмирание духа самостояния, безразличие к свободе и к будущему общества у массы людей, которые вверили свою судьбу государству, безответственная политика властей, бездумное пренебрежение законами экономики – все ведет к закономерному концу. Можно сказать, что Йозеф Шумпетер явился пророком гибели современной западной цивилизации.

Joseph Schumpeter ekonomialaria.jpg              Йозеф Алоиз Шумпетер

 

Благодарю Юлия Герцмана за полезное обсуждение текста.