Яков Вайнштейн…

Яков Вайнштейн возвращался домой из синагоги. Он проделывал этот путь дважды, а то и трижды в день, смотря по обстоятельствам. Вставал обычно рано, чтобы на молитву утреннюю не опоздать, шёл неспешно, но и не задерживался. На обратном пути уже можно было остановиться, поболтать с соседями о том о сём. Как правило, беседа выходила с двумя словоохотливыми израильтянами, хозяевами мясной и рыбной лавочек, на соседней улице расположенных. Оба были симпатичные, нестарые ещё, улыбчивые: -Как дела, всё ли в порядке? Как здоровье супруги? Привет ей непременно передай… — Второй поход по заданному маршруту выпадал обычно на вечер, к вечерней молитве. Третий, если случался, то по праздникам, когда молились ещё и днём. И так уже девятнадцать лет…Конечно, иногда Якову приходилось ходить куда-нибудь ещё, на рынок, например, в аптеку, в химчистку, или по какой-то ещё бытовой надобности. Жена Броня все покупки любила делать сама, мужу не доверяла. Сама сто раз цену проверит, все прилавки обежит, потом только покупает, торгуясь смачно и с удовольствием. И почти всегда побеждает. Потому что родом она, Броня, из Одессы, а там-то уж точно знают, что почём в этом мире…
Подходя к дому, Яков заметил машину скорой помощи, и встревожился. Вообще-то, Броня у него женщина здоровая, слава Б-гу, ни на что не жаловалась никогда, даром что восемьдесят пять стукнуло. Она молодец, его Броня, одесситка, смешливая, весёлая, шутит со всеми. Конечно, это не к ней скорая, дом большой, людей много. Может, это к старушке Циле Пороховщиковой, что в квартире напротив, или к соседу с первого этажа, Давиду, к нему часто врачи наведываются. Немного всё-таки тревожась, Яков вошёл в подъезд и…обомлел. По лестнице спускались два здоровенных санитара и на носилках несли вниз его Броню, бледную, осунувшуюся. Увидев мужа, она улыбнулась через силу: — Что, испугался? Не боись. Ерунда это…Обед на плите, поешь, и не вздумай ко мне таскаться! Завтра сама дома буду… — Яков стоял как вкопаный. Не сразу сообразил, ведь нужно спросить, что случилось, и…куда везут? И только лишь, когда санитар захлопнул дверцы машины и сам в кабину полез, на негнущихся ногах приковылял к отъезжающей «скорой»: — Что с ней? Куда вы её? – В Адасу. Похоже на инфаркт. Вы кто? Муж? С нами поедете или как? —
«Или как», дорогой, «или как». Яков просто не мог сдвинуться с места, еле слышно пролепетал, что сам приедет, и остался во дворе, рухнул на скамеечку у дверей, и так просидел около часа, пытаясь собрать мысли и сосредоточиться на своей беде. Как же так? Ещё утром Броня, улыбаясь и подмигивая, подавала ему ежедневный завтрак, овсянку на воде: — Ну что, божий человек, не опоздаешь на беседу-то с всевышним? Поди, очередь из попрошаек выстроилась уже. Каждый с утра поклянчить приходит…Что просить-то будешь, придумал? – Яков на эти вольнодумные речи не обижался. Да и на кого? На одесситку, которая никогда и ничего не боялась, всю войну на фронте провоевала, немецким лётчикам, на бреющем полёте пролетавшим, фигу, из пальцев сложенную, показывала? В синагогу Броня за все годы не наведалась ни разу, обходила её за километр: — Что мне делать там? С соседками на верхнем этаже париться, да на вас, родимых, любоваться? – Яков не обижался. Такая уж она, его Броня. Что поделать? Без малого шестьдесят лет прожили, и дальше, с Божьей помощью…На этой мысли он вдруг споткнулся. Дальше? А будет ли вообще это «дальше»? Что там с ней, как?
Домой даже не заходя, Яков поспешил к автобусу, и через полчаса уже растерянно топтался в приёмном покое самой известной иерусалимской больницы, не зная толком, где жену искать, у кого спросить. Молоденькая медсестра участливо подлетела: — Вы к кому? Фамилия? – Вайнштейн. Броня. – Когда поступила? – Недавно, на «скорой»… –Да Вы не волнуйтесь, сейчас узнаю. Посидите. — Яков сел, огляделся, дух перевёл. Почувствовал, как ни странно, голод и жажду одновременно. Вспомнил, что жена наказывала, но он не смог выполнить. Не пообедал. И «притащился»-таки в больницу. Что-то подсказывало ему, что не вернётся Броня домой завтра, и послезавтра тоже нет. Как тогда жить? Совершенно от этих мыслей расстроившись, он поискал глазами участливую медсестру. Она стояла у окошечка регистратуры, весело смеялась, про Якова совершенно забыв. Поймав его растерянный взгляд, засуетилась, что-то спросила в окошечке, быстро вернулась: — Ваша жена ещё здесь, в приёмном. Пойдёмте, провожу. —
Броня лежала за занавеской, около неё суетились сразу двое, тучная медсестра с грубым мужским голосом, и врач, немолодой лысеватый мужчина с усталыми глазами. На подошедших никто внимания не обратил, продолжали делать своё, время от времени поглядывая на два монитора, к которым накрепко прикрутили пациентку. Никогда ещё не видел Яков такого лица у жены. Она лежала с открытыми глазами, но смотрела не перед собой, а как-то внутрь, тоже, наверное, себя не узнавала. Не привыкла болеть, всю свою жизнь с чужими болячками возилась, всем помогала, нянчилась со всей роднёй. Своих детей у них не было, так уж получилось…Зато все племянники, дети и внуки племянников, как что, сразу тёте Броне звонят: — Что делать? Как лечить? Чем намазать? — И она, удивительное дело, всегда знала, что, как, кому, зачем…Сама, волею судьбы, бездетная, обладала потрясающим чутьём и знаниями на эту тему, много лучше разбираясь в детских инфекциях и прочих напастях, чем молодые родители. И вот теперь, недвижная, двумя руками прикованная к капельнице и монитору, она, скорее всего, растерялась. Не знала, как самой себе помочь. Как другим — знала, а как себе – нет. На лице жены не было улыбки, и это казалось так невероятно, так непривычно, и потому особенно страшно.
Молоденькая спутница Якова, извинившись, исчезла, и он остался перед занавеской один. Вскорости показался врач, с тоской взглянул в его сторону и спросил: — Вы родственник? – Муж… – Мы её госпитализируем. Инфаркт, обширный. Обождите здесь, скоро её отвезут в реанимацию, если хотите, проводите. Но находиться там нельзя, учтите. –
…Яков не помнил как следует, как добрался до дома, ел ли что-нибудь, спал ли. Рано утром, собираясь в синагогу, подумал, в первый раз конкретно, о чём он попросит сейчас в молитве. О том, чтобы Броня выздоровела. Пусть не бегает больше в магазины, пусть не убирает в квартире, пусть целыми днями лежит, если так надо. Но только пусть останется с ним, здесь, на этом свете, в этом несовершенном мире. Он сам будет обо всём заботиться, научится. Будет за ней ухаживать, пылинки сдувать, не даст движения лишнего сделать. Пусть смеётся над ним, сколько хочет. Он будет стараться, слушать жену во всём, и будет всё хорошо. С этими мыслями Яков заспешил привычной дорогой, с этими же мыслями вернулся домой, купив по дороге бутылочку её любимого сока с мякотью. Сидя в автобусе, он думал о том, что сегодняшняя молитва получилась как никогда искренней, и верил, что на такие проявления настоящих чувств Он, конечно, не сможет не откликнуться.
Больница жила обычной жизнью, люди сновали по коридорам, каждый по своей надобности, громко разговаривали, даже смеялись. В окошечке регистратуры была очередь. Простояв двадцать минут, он узнал, что нужно было в другое, за углом, с надписью «Информация». Тут людей было ещё больше. Просунулся, наконец, и спросил, в какой палате лежит Броня Вайнштейн. Скучная женщина в окошечке информации пару минут смотрела в компьютер, потом как-то странно взглянула на Якова и сказала, что у неё данных нет, чтобы обратился в регистратуру, там всё объяснят. Ничего не поняв и встревожившись ненашутку, Яков вернулся туда, откуда ушёл, снова встал в очередь, теперь уже короткую. Дойдя до заветного окошечка, он вдруг почувствовал непривычную слабость в ногах, так что чуть не упал. Дрожащим голосом повторил свой вопрос, объяснив, что его послали снова сюда, что там не знают…
Дальнейшие события Яков помнил смутно. Как будто бы кто-то периодически погружал его в тяжёлый сон, откуда потом возвращал на короткое время, чтобы снова погрузить в небытие. Вокруг него суетились какие-то люди, совали ему в рот таблетки, заставляли глотать и запивать водой. Кто-то говорил, что надо найти родственников, наверняка они есть, что надо сообщить о чём-то, а ему самому необходимо отдохнуть, он ведь человек немолодой, неровён час, случится что-нибудь плохое. Похороны Брони неожиданно собрали очень много народу. Приехали сёстры, братья, все племянники с семьями, были вздохи, слёзы, причитания. Все приехавшие подходили к нему, говорили что-то, он не понимал, что именно, и только кивал. Кто-то жал ему руку, кто-то плакал, обнимая, и постоянно находился ещё кто-то заботливый, подносивший в нужный момент стакан воды или таблетку. После похорон никто не ушёл, и в маленькой квартирке было тесно от слёз и воспоминаний. Потом ещё неделю ходили в дом разные люди. Кого-то из них Яков смутно помнил, кого-то не знал вовсе. Они оставались подолгу, разговаривали, даже смеялись. Как странно, думалось ему. Кажется, случилось что-то ужасное, непоправимое, что-то такое, что перевернуло всю прежнюю их с Броней жизнь, а они смеются…Однако, он никого ни о чём не спрашивал. Просто сидел и ждал, когда же все уйдут, и он сможет, наконец, остаться вдвоём с женой, поговорить с ней, посоветоваться, подумать и понять, что именно произошло и как теперь жить дальше.
Неделя прошла, родные уехали. Все прощались с ним тепло, и просили непременно приехать в гости как-нибудь, просили звонить, если что-то понадобится, не стесняться…Яков обещал. Наутро следующего дня он проснулся рано, встал, пошёл на кухню, посмотреть, что делает Броня. Брони на кухне не оказалось. Тогда Яков решил обойтись без завтрака. Как был, в домашних тапочках и домашних же мятоватых холщёвых брюках вышел на улицу, сделал несколько шагов и замер…Дело в том, что Яков окончательно и бесповоротно забыл, куда и зачем собрался идти. Он постоял так некоторое время, потом неуверенно двинулся, потом снова остановился. Усилия ни к чему не привели, он так и не вспомнил, остался стоять посреди улицы. Проходившие мимо люди сначала не обращали внимания на старика, застывшего в странной позе, потом начали интересоваться, почему он тут стоит, кого ждёт, где живёт…Предлагали вызвать родных, спрашивали, кому позвонить, не нужно ли врача. Яков улыбался, благодарил, отвечал вполне вразумительно, что, мол, спасибо, ничего не нужно, он вот ещё немного постоит и вспомнит, куда и зачем ему непременно нужно было идти, ведь он ходил туда всю жизнь, его там, конечно, ждут, да и жена, Броня, должна вернуться с минуты на минуту…Задержалась, наверное, в магазине…
В синагоге Яков больше не появился. Сначала этого никто не заметил, потом всё-таки обратили внимание, стали расспрашивать, сходили к нему домой. Звонили в дверь, стучали, но никто не открыл. Ушли. Яков был дома, стук и звонки слышал, но решил не открывать. Зачем? Всё равно, это ведь не Броня. Броня никогда не звонит в дверь. У неё ключи есть. А если это не она, так и неважно, кто. Постоят – постоят, да и уйдут. Продукты в холодильнике давно закончились, но он не покупал ничего. Было ещё печенье, сухарики, на этом можно долго жить, если не расходовать силы. Вода всегда есть в водопроводном кране. Зато можно было лежать на кровати, отдыхать, ничего не делать, ни о чём не заботиться. Бельё стирать он тоже не стал. Это ведь всегда делала жена, Яков и не знал толком, как включить стиральную машину. Телефон выключили за неуплату, но Яков этого как-то не заметил. Родственники звонили, вероятно. Тревожась, на третью неделю приехали, вызвали полицию, взломали замок. Яков был дома. Он, казалось, спал. В квартире стоял едва уловимый, но устойчивый запах смерти…

5 комментариев для “Яков Вайнштейн…

  1. Вам спасибо за талант — уметь вызывать у людей слёзы, впрочем , как и смех- это особый дар, которым обладают немногие. Для этого, помимо таланта нужна особая высота духа.

    1. Я очень тронута, спасибо ещё раз…Если будет время, прочтите моего «Деда» и «Д-ра Рабиновича». Это тоже из иерусалимской серии. Есть в блоге. Интересно, почему тематика Иерусалима у меня получается исключительно грустной?..

      1. Наверное, срабатывает генетическая память. Обязательно прочитаю.

  2. Спасибо Вам за то, что умеете так чувствовать…

  3. Невозможно читать без слёз. Спасибо Вам огромное!

Обсуждение закрыто.