Из записок журналиста Наумова

 

Просматривая в архиве переписку Евгения Дмитриевича Петряева, я не мог не обратить внимание на письмо академику М.П. Алексееву из Пушкинского дома АН СССР. Вот его текст.

Из письма Е.Д. Петряева – Михаилу Павловичу Алексееву от 24 декабря 1967 года.

«Рассказ о том, что Наталья Николаевна Ланская подарила книгу Байрона Вятской гимназии, кажется, подтвердился. Просматривая инвентарные книги библиотеки им. Герцена, в которую попали сокровища закрытой гимназии, я нашел запись Byron. T. 1. Paris. 1824. Н.Н. Ланская, вероятно, по-английски не читала, а французский перевод ей был понятнее. Возможно, что она и взяла в Вятку Байрона именно на французском языке. В инвентарной книге записан и номер книги – 81061, но, по неизменному закону неудач, на полке этого тома нет. Пропал он, кажется, еще до войны. При переучете в начале 60-х годов его уже не было».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.60, л.128).

Пресловутый закон неудач, иногда, не подтверждается. Правда любой исследователь, работающий в архивах, знает, что это бывает редко. Прочитав это письмо, заглянул в отдел иностранной литературы Герценки и, неожиданно для себя, нашел в каталоге именно эту книгу и именно с этим номером. Почему ее не нашли по запросу Евгения Дмитриевича в 1967 году мне совершенно непонятно. Об этой находке написали наши СМИ, но глухие сомнения у некоторой части сотрудников библиотеки видимо остались. Глухие, потому что никто в письменной форме этой версии не оппонировал. При этом ссылаются на переплет и марку. Но, ведь переплет могли сделать и позднее, когда книга попала в фонды Герценки. В первой четверти XX века о книгах, подаренных Н.Н. Ланской, в Вятке было известно многим. Руководители Вятской публичной библиотеки им. А.И. Герцена того времени, когда книжный фонд закрытой Вятской мужской гимназии был передан в нее, Е.В. Гогель и А.В. Паллизен читали почти на всех европейских языках. Они хорошо изучили вятские библиотечные богатства и, безусловно, знали о подарках Ланской,  понимали значение такого раритета и, конечно, позаботились о сохранности такой ценной книги.

В своей книге «Литературные находки: Очерки культурного прошлого Вятской земли» (Киров, 1981, с.56-57) Евгений Дмитриевич, рассказывая о подарках Ланской, ссылался на заметки старого вятского журналиста С.П. Наумова. Руки до них у меня долго не доходили. И вот они передо мной. Заметки эти были написаны им в 1958 году, в интернате в Свердловской области, где он находился, видимо, после сталинского концлагеря. Хочу привести их возможно полнее.

«В Вятской мужской гимназии, в отдельном корпусе во дворе, помещалась фундаментальная библиотека. Несомненно, это была лучшая библиотека в городе, лучше даже Вятской публичной библиотеки. Дело все было в том, что эта библиотека носила полузакрытый (для гимназистов – А.Р.) характер. Пользоваться ею можно было лишь с особого разрешения директора гимназии. В библиотеке было много книг, пожертвованных бывшими губернаторами и вице-губернаторами, в том числе Акимом Ивановичем Середой. В библиотеку попали и книги из личной библиотеки А.С. Пушкина, оставленные в дар гимназии его вдовой Натальей Николаевной Пушкиной-Ланской. Среди пушкинских книг был и Байрон на английском языке, весь испещренный личными пометками А.С. Пушкина. Кроме того, мы в этой книге, вместе с нашим педагогом Александром Ивановичем Пинегиным, разглядели еще чьи-то пометки и пришли к выводу, что это пометки М.Ю. Лермонтова, причем сделанные раньше Пушкина (это, конечно, обычная  мемуарная фантазия; маловероятно, что гимназисты и даже преподаватели гимназии могли определить авторство пометок Лермонтова – А.Р.). В библиотеке, кроме того, было много французских романов из разных помещичьих библиотек. Много было книг из личного собрания М.Е. Салтыкова-Щедрина. Было интересное собрание книг Поль де Кока. Был в хорошем заграничном издании «Декамерон» с занимательными рисунками Густава Доре. Большой интерес, особенно у ссыльных, вызывали книги по кооперации на английском языке и других языках. Немалый интерес вызывали книги по философии, среди которых были даже книги на испанском языке. Заведовал библиотекой надзиратель гимназии Алексей Иванович Мантуров по прозвищу, у гимназистов, «Вобла». Он не препятствовал мне посещать библиотеку и брать из нее книги. Даже не всегда записывал, что я беру. В библиотеке часто рылись губернские дамы, в том числе губернаторши и вице-губернаторши. Часто, например, бывала княгиня Анна Евграфовна Горчакова. При этой дамочке небольшого роста и очень прыткой в жизни состояли специальные кавалеры. Одним из них был граф де Рошефор, удивляющий вятичей тем, что даже при 40-ка градусном морозе ходил в цилиндре и смокинге, будучи, почти всегда, в нетрезвом виде.

В этой библиотеке я познакомился с сыном известного нижегородского губернатора Н.А. Баранова – Александром Николаевичем (деятельность нижегородского губернатора Баранова прекрасно описал в своих воспоминаниях наш выдающийся кораблестроитель, академик Алексей Николаевич Крылов – А.Р.). Александр Николаевич Баранов был кумир священников, полицейских и купцов. В то же время ему приписывался некий либерализм. Баранов был человеком воспитанным и готовился поехать учиться на врача. Он не хотел идти по стопам отца и становиться администратором. С ним была в Вятке почтенная дама, с которой он путешествовал, и которая ведала хозяйственными нуждами молодого Баранова. Когда я бывал у них, она всегда сидела в глубоком кресле, была вежлива, приветлива и всегда чем-нибудь угощала. Она сама варила удивительно вкусное варенье из местных ягод. Свежее варенье у нее всегда было у первой. Молодой Баранов был сладкоежка, любил вкусно покушать, но вел трезвый образ жизни. Не пил ни вина, ни пива. Не курил. Мы снова встретились с Барановым во Владивостоке в 1925-1926 годах. Он был уже врачом, занимая пост, кажется, главы приморского отдела здравоохранения. Он был совсем одинок и холост. Жил он на Полтавской улице, рядом с квартирой Шумской, скромно и уединенно. Все свое время отдавал работе. С Барановым было наследство от отца. Это губернаторское кресло, в котором отдыхала его экономка, к тому времени  уже умершая и похороненная во Владивостоке, и в котором теперь отдыхал доктор Баранов».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.4, л.30).

«Торговые ловкачи в Вятке ловко ввертывали свои словечки и быстро сбывали с рук заведомую дрянь, вместо хорошего товара. Еврейские лавочки торговали старьем у Спасского собора. Эти лавочки называли шкапчиками. Владельцы их жили в отдельном квартале, своего рода еврейском гетто, на Раздерихинской улице (теперь улица Труда – А.Р.) между улицами Никитской и Владимирской (теперь улицы Володарского и Карла Маркса – А.Р.) и были непревзойденными художниками по части разговорных вывертов и вятского галантерейного языка. Галантерейность языка была особенно распространена в Вятке. Прибаутки прибавляли даже учительницы. Это считалось шиком».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.8, л.32-34).

«С незапамятных времен существовала древняя слава о богатстве Вятки хорошими голосами для церковного пения. Вятские басы и октавы считались непревзойденными. Такие хоровые коллективы, как Синодальный хор, хор Исаакиевского собора, хор Александро-Невской лавры в Петербурге и хор Храма Христа Спасителя в Москве пополнялись басами и октавами из Вятки, которые считались наиболее сильными в звуковом отношении и наиболее музыкальными. От рева протодьякона Вятского кафедрального собора Александра Добрынина звенели стекла в верхних окнах собора. Сам внешний вид вятских певцов был иногда ошеломляющим. Богатырского роста, с копной волос на голове, с раскинутыми по плечам косами и прядями, певец производил сильнейшее впечатление. Многие архиреи, при переводе из Вятки в другие края, забирали с собой понравившихся им певцов, особенно низкие октавы. Вятское духовенство было патриотичным. Именно по этим «патриотическим соображениям» члену духовной консистории, протоиерею Валентину Раевскому, до священства бывшему прокурором  Казанской судебной палаты, инициатором и неудачным обвинителем по мултанскому делу вотяков, и секретарю консистории Борхецовскому удалось установить точно «акт крещения Федора Шаляпина», записанный в метрических книгах одной из церквей Вятской епархии, видимо села Вожгалы. Я сам лично слышал рассказ Борхецовского об этом. Мне приходилось слышать много рассказов о том, как Шаляпин, будучи уже артистом с громким именем, до революции приезжал в Вятку для посещения могилы отца и матери. Об этом мне рассказал и земский начальник села Вожгалы Федор Иванович Буданов, у которого Шаляпин останавливался. Слышал я и рассказ дьяка Титлинова, который сопровождал Шаляпина до могилы. Всю панихиду Шаляпин пел сам».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.6, л.2-5).

«Последние два десятилетия XIX века и первые два десятилетия XX века были славным сорокалетием в развитии свободной мысли в Вятке. Из Вятки выходили интереснейшие мысли и идеи, которые как искры взрывали застоявшуюся пустоту царизма и тупость царского строя. Большую роль, быть может еще недостаточно выясненную, играла Вятка в подготовке революции в нашей стране. В течение этого 40-летия в Вятке широко изучался марксизм. В Вятке и губернии было много знающих и изучающих марксизм, в основном «Капитал». Ухитрялись заниматься марксизмом и в средней школе, например в реальном училище. Я поступил в Вятскую мужскую гимназию в 1898 году и уже в 1902 году, в домике моего товарища по гимназии Володи Морозова, изучал марксизм под руководством студента Николая Ивановича Дубова. Дом Морозовых находился в яме на Раздерихинской улице. Один из братьев Морозовых, Александр Кириллович, окончил медицинский институт и работал в Вятке детским врачом. Их сестра, Александра Морозова, была боевой революционеркой и много помогала распространению марксизма».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.4, л.35-36).

«Особенно много запрещенной и полузапрещенной литературы проходило через женские учебные заведения. В Вятке этим отличалась фельдшерско-акушерская школа, которая у начальства слыла, как «красный очаг». «Очагами» революции были Яранская Комиссаровская и Орловская Татьянинская женские гимназии».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.5, л.10).

«Я помню одного рабочего из Вятских железнодорожных мастерских за Загородным садом, который имел переписку с зарубежными социал-демократами, в том числе с Лениным. Этого человека я встречал в доме Дмитрия Измайловича Долгушина на Раздерихинской улице.

Для справки. Долгушин Дмитрий Измайлович, драматург, библиофил, деятель кинематографии и фотографического искусства, родился 29 октября 1877 года. Мещанин города Вятки. До войны 1914 года занимался в Вятке фотографией, кинематографией, будучи совладельцем ряда кинотеатров. Был профессиональным кинотехником еще до революции. Работал артистом в театре. Писал пьесы. С 1916 по конец 1917 года работал на шрапнельном заводе Лесснера в городе Перми. Из вятских революционеров был знаком с Афанасием Гавриловичем Соболевым, который в 1905 году был статистиком Вятского губернского земства, и Сергиевского, застрелившегося в Вятке вскоре после Горбачева»

(ГАСПИКО, д. №СУ-7107).

Хозяйкой дома была Ольга Измайловна Белова, супруга известного вятского адвоката. Долгушин откуда-то получал заграничную газету П.Б. Струве «Освобождение». Так вот к Долгушину часто приходил рабочий высокого роста, всегда какой-то задумчивый и серьезный. Уже через много лет, я узнал от своих вятских земляков, что это был большевик, имевший связь с Лениным. Николай Владимирович Рязанцев в кампании с Дмитрием Измайловичем Долгушиным построили кинотеатр «Колизей», самый большой в тогдашней Вятке. Он был закончен в 1907 году.

Мой отец Петр Иванович Наумов родился 12 (25) января 1861 года в селе Сметанино Яранского уезда Вятской губернии в семье крепостного крестьянина помещика Лермонтова. Он окончил Вятское среднее училище по распространению сельскохозяйственных знаний и приготовлению учителей. Среди товарищей отца в училище был Степан Халтурин. После окончания училища, отец поехал на работу сельским учителем в село Великоречье, неподалеку от заштатного городка Царевосанчурска. Там он и познакомился со второй учительницей, Анной Максимовной, моей будущей матерью. Проживая почти безвыездно в деревне, отец начал заниматься газетно-журнальной работой. Он печатался в «Казанском телеграфе», «Нижегородском листке», в журналах «Нива» и «Родина». И, конечно, в «Вятских губернских ведомостях». Отец был добровольным корреспондентом научных учреждений, в частности Императорской АН, для которой собирал санчурский фольклор. Был он сотрудником Этнографического института князя Тенишева в Петербурге. Взявшись за тему «Начало XVII века в Вятской губернии», отец уделил много внимания первому вятскому репортеру Павлику Мокееву, отличавшегося большим искусством смелого и оригинального изложения мыслей. Современник Петра Великого, Павлик Мокеев, видимо, не был духовным лицом.

Географические познания санчурцев и крестьян Великоречья были несколько выше, чем у крестьян барина Обломова, красочно описанного писателем Гончаровым. Санчурские и сметанинские мужики и бабы совершали экскурсии на богомолье. Так, одна из моих теток, по обету, совершила путешествие на Соловки. Мужичок из Великоречья на себе принес домой довольно тяжелую икону Святителя Пантелеймона. Сделал он это тоже «по обету» и никогда не жаловался, хотя затратил на это несколько лет. Этот дяденька рассказывал нам, как он дошел пешком до Одессы, сел на морской пароход и доехал до Афона, в Мраморном море. Рассказывал, как он был в Константинополе и лицезрел храм Святой Софии. Такие калики перехожие понадобились купцу Булыгину, которому надо было полечить непрестанно толстеющего сына, по совету докторов, самым жарким и сухим египетским солнцем. Для этого в Царевосанчурск прибыл чичероне, так называл себя по-итальянски почтенный доктор, еврей из Одессы с Малой Арнаутской улицы, Чивонибар ( из книг авторов-одесситов известно, что в Одессе, на Малой Арнаутской улице, жили самые большие пройдохи этого замечательного города  – А.Р.). Если прочесть эту фамилию наоборот, то нетрудно понять, кем был этот доктор. Чивонибар взялся за организацию путешествия в Египет. Сынок купца Булыгина, при помощи юркого Чивонибара, добрался до Каира. Обжигаемый египетским солнцем и жаром пирамид Александр Васильевич Булыгин начал (о, счастье!) худеть. Очень скоро он превратился в худую спичку, так что мог уже прогуливаться с тросточкой возле отеля, где жил. Но, случилась беда. Сын купца из Царевосанчурска неожиданно умер. Надо полагать его залечили».

«Нельзя не отметить, что ссыльные привозили в отсталую вятскую деревню культурный и технический опыт Запада и пользовались у крестьян любовью и авторитетом. Ссыльный латыш Пыхякас научил баб из села Сметанино варить молочные сыры и этим увеличить доходность своих хозяйств. Женщины его очень любили и уважали.

В большом ходу в вятской деревне была книга Флорентия Федоровича Павленкова «Вятская незабудка».

Известная, впоследствии, популярная московская издательница Ольга Николаевна Попова часто жила в Вятке. Она собирала материалы о Герцене. Ее спутником в Вятке был критик Чешихин. Через О.Н. Попову и Чешихина в Вятку попадали многие революционные издания. По книжной торговле Ольга Николаевна имела деловые отношения с Вятским губернским земством, которое, не без ее участия, занялось книготорговлей и книгоиздательством. Когда «Капитал» Маркса в переводе П.Б. Струве был выпущен в Петербурге, в Вятку попало всего несколько экземпляров. Книжный склад Вятского губернского земства добыл еще около 200 экземпляров. Они разошлись буквально за 2-3 дня. В кружках началось усиленное изучение этой книги»

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.5, л.11-12).

«Старая Вятка знала прекрасный белый особняк на Московской улице, неподалеку от Царевской улице, принадлежал богатым купцам-кожевникам Сениловым (сегодня в нем располагается кунсткамера краеведческого музея – А.Р.). В большом зале особняка стоял заграничный концертный рояль, за которым можно было часто видеть сына хозяина Володю Сенилова. Он занимался составлением нот и, в частности, записывал вятские народные песни и напевы. Работу эту он делал, по его признанию, для себя. В воскресные и праздничные дни музыканта можно было видеть в магазине отца на улице Спасской. Он быстро и ловко отпускал товар кустарям-сапожникам, которые приезжали даже из Нолинска, Малмыжа, Котельнича и Глазова. В магазине можно было видеть, как Володя проверяет, по просьбе покупателя, какую-нибудь гармонь. По вечерам наиболее музыкальные кустари собирались в доме Володи, где часто проходили домашние музыкальные вечера. Играли квартеты и квинтеты молодых вятских музыкантов. В одном квинтете, в моем присутствии, в числе участников были братья Кардаковы, Геннадий Васильев и другие местные музыканты. Играл у Сениловых и вятский скрипач М.Н. Синицын. Было это в 1907-1908 годах. В числе участников квинтета я однажды увидел мальчика-виртуоза Александра Пазовского, впоследствии народного артиста СССР и дирижера.

Для справки. Пазовский Арий Моисеевич родился 21 января (2 февраля) 1877 года. В 1904 окончил Петербургскую консерваторию по классу скрипки у Л. С. Ауэра. Выступал как скрипач-солист. В 1905 году дебютировал как дирижер в оперном театре Екатеринбурга. Работал дирижёром оперных театров Перми, Казани, Саратова, Минска, Оперного театра С. И. Зимина в Москве, театров Харькова, Одессы, Киева, Тифлиса, оперной труппы Петроградского Народного дома, где имел возможность близко познакомиться с исполнительским искусством Ф. И. Шаляпина. В 1936-1943 годах художественный руководитель и главный дирижер Ленинградского театра оперы и балета. В 1943-1948 годах художественный руководитель и главный дирижер Большого театра. Один из выдающихся оперных дирижёров I половины 20 века. Народный артист СССР. Умер 6 января 1953 года в Москве.

Владимир Алексеевич Сенилов учился по классу композиции у Н.А. Римского-Корсакова и был одним из любимейших его учеников. Сенилов работал над симфонией «Мцыри» по поэме М.Ю. Лермонтова. Именно для нее он собрал музыкальные мелодии в Вятке у народных музыкантов. Его симфония была откорректирована лично Н.А. Римским-Корсаковым и исполнена в Петербурге. Она встретила одобрительные отзывы критиков, один из которых был напечатан в журнале А.Р. Кугеля «Театр и искусство».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.6, л.17-19).

Для справки. Владимир Алексеевич Сенилов родился 27 июля 1875 года (по старому стилю) в Вятке. В возрасте 6-7 лет стал заниматься музыкой у местного преподавателя, одновременно обучаясь на фортепьяно и флейте. Жизнь в Вятке в 1880-х годах еще сохраняла в себе некоторый налет глубокой старины. В деревнях и селах певали старые песни, водили хороводы. Обрядовая сторона крестьянских игр находилась в преемственной связи с языческими наслоениями верований и бытового уклада вятичей. Эти остатки седой старины были первыми впечатлениями, запавшими в душу будущего музыканта. В 1899 году, после окончания юридического факультета Петербургского университета, Сенилов, по совету пианиста В.Л. Сапельникова, поехал в Лейпциг, где поступил вольнослушателем в местный университет, посещая исключительно лекции Гуго Римана по эстетике и истории музыки. Кроме того он занимался у Римана частным образом. Знаменитейший ученый в то время занимался расшифровкой византийских рукописей из Шартрской библиотеки,  и он привлек своего нового ученика к этому замечательному исследованию. Как педагог, Риман дал Сенилову очень много и заложил глубокий фундамент истинно музыкального образования, которое послужило для молодого музыканта надежной опорой в его занятиях. Сенилов приехал в Петербург с рекомендательным письмом Римана к Н.А. Римскому-Корсакову, который и принял его свой класс композиции и инструментовки в консерватории».

(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.767).

«Простой мужичок Константин Иванович Громозов служил на скромной должности заведующего кустарным складом Вятского губернского земства, который помещался на углу Московской и Казанской улиц. В складе было всегда много всякого товара, при этом самого дешевого. Товар был дешевым потому, что был сделан руками вятских кустарей. Так, например, фисгармонии (клавишные инструменты, внешне похожие на пианино – А.Р.) вятских кустарей вывозились даже в Сибирь. Они, благодаря дешевизне, появлялись и в небогатых семьях. Склад давал хорошие обороты и доходы. Константин Иванович хотел дать детям образование. Он бросил свое хозяйство и жил в городе. Дочери его учились в гимназии. Сын Борис учился в реальном училище. Все они были революционерами. В доме Громозовых по вечерам собиралось много ссыльных, некоторые из которых служили в земской статистике. На Пятницкой улице, во дворе помещалась большая мастерская по раскрашиванию диапозитивов для волшебных фонарей. В ней работало много ссыльных. Большую роль в развитии революционной мысли Вятки сыграла библиотека в доме Громозовых. Здесь, и только здесь, всегда можно было получить новую интересную книгу. Через библиотеку Громозовых я впервые прочел сочинения Писарева, Чернышевского, Добролюбова, Михайловского, многие рассказы М. Горького. Попадались маленькие брошюры со статьями Ленина. На них был большой спрос (вряд ли Ленин был так уж   известен в Вятке, тем более, что многие статьи он подписывал псевдонимом «В. Ильин», да и большевиков в городе было мало; не надо забывать и время написания мемуарных записок – А.Р.). Дом Громозовых находился в конце Стефановской улицы, недалеко от всполья и неподалеку от строившегося в те годы большого здания Вятского технического училища. Ия Константиновна Громозова принимала в комнате ссыльных Алексея Ивановича Рыкова и Ф.Э Дзержинского.

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.6, л.13-16).

Для справки.

«Большая страсть к знаниям привела Олю Громозову в нелегальный ученический кружок при Вятской Мариинской женской гимназии, где она училась. Руководителем этого кружка был социал-демократ Н.Н. Бушен, который впоследствии примкнул к большевикам. Он обратил внимание на страстную любовь Оли к книгам, на ее любознательность и смелость. Бушен предложил Ольге заведовать нелегальной ученической библиотекой и расположить ее в своей квартире. Ольга была обрадована таким серьезным поручением. По окончанию гимназии, Ольга, имея опыт библиотечной работы и распространения нелегальных литературы, начала работать в библиотеку общества трезвости в слободе Демьянка города Слободского».

(ГАКО, ф. Р-128, оп.1, д.602, л.39).

«Когда в гимназиях, по приказу Министра просвещения генерала Ванновского, стало вводиться естествознание, в классах появился молодой учитель-естественник Николай Васильевич Рудницкий, известный впоследствии как крупный практик сельского хозяйства и агроном-новатор.

Для справки. Рудницкий (настоящая фамилия — Осткевич-Рудницкий) Николай Васильевич родился 22 мая 1877 года в городе Яранске Вятской губернии. Окончил Вятскую мужскую гимназию. В 1902 году окончил Казанский университет.  С 15 августа 1902 года преподавал естествознание в Вятской мужской гимназии. С 1 августа 1903 года – преподаватель естествознания в Вятской реальном училище и заведующий естественно-историческим музеем училища. В 1910 году окончил Московский сельскохозяйственный институт.

С марта 1910 года он работает уездным агрономом Вятского губернского земства по Яранскому уезду. С июля 1911 года – помощник губернского агронома Вятского губернского земства.

С мая 1912 года – заведующий коллективными опытами с минеральными удобрениями в Вятской губернии. С февраля 1913 года – заведующий Вятской опытной сельскохозяйственной станцией. С 1914 по 1918 год был гласным Вятского уездного и Вятского губернского земств. С 1918 года – председатель Северо-восточного областного бюро по опытному делу. С марта 1923 года – заведующий селекционным отделом Вятской опытной сельскохозяйственной станции.  С октября 1923 года – заведующий отделом полевого контроля Вятской контрольно-семенной станции. С января 1925 года – заведующий селекционным отделом Вятской опытной станции. С 1926 года – агроном-селекционер Вятского губернского земельного управления. С 1935 года академик ВАСХНИЛ. В 1948—1953 годах профессор Кировского сельскохозяйственного института и одновременно директор Научно-исследовательского института сельского хозяйства Северо-Востока. Опубликовал труды по выведению новых сортов сельскохозяйственных культур (ржи, ячменя, картофеля и других). Вывел ценные сорта озимой ржи (Вятка) и озимой пшеницы (Лютесценс 116). Умер в Кирове 14 октября 1953 года. Был женат на Софье Станиславовне Подымовской. Сын Антоний родился в ноябре 1911 года. Сын Юрий родился в марте 1916 года.

(ГАКО, ф. Р-1062, оп.5, д.36).

Кроме того, вводились науки, как философская пропедевтика (введение в науку – А.Р.) и логика. До этого, эти науки преподавались только в духовных семинариях. Мы жили в доме Курбановского на Никитской улице, напротив деревянного цирка Свенторжецкого и рядом с домом Аркадия Михайловича Васнецова, брата знаменитых художников. Мой отец знал Васнецовых еще с детства. У Курбановских была большая семья. Два сына его Владимир и Александр, учились в духовной семинарии. Все мы дети и молодежь Васнецовых (у Аркадия Михайловича был сын – талантливый скрипач) дружили между собой, и у нас было много общих интересов. Все мы были настроены либерально. В верхнем этаже дома Курбановского, в скромной квартирке, жил со своей сестрой талантливый вятский художник Сырнев, картины которого впоследствии вошли в перечень лучших произведений русских художников. Мы вели знакомство и с другими вятскими художниками, в том числе с А.А. Рыловым и Н.Г. Машковцевым.

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.9, л.12-14).

«Я знал в Вятке несколько Рязанцевых из купеческого рода. Иван Владимирович Рязанцев по прозвищу «пингвин» был совладельцем Косинской бумажной фабрики в Глазовском уезде. Был он человек культурный и служил в Вятской губернской земской управе в должности главного бухгалтера. Женат он был на Марии Федосеевне Рязанцевой, первой женщине-враче в Вятской губернии. Именно под ее руководством на углу улиц Преображенской и Царевской было построено новое здание родильного дома. Другой брат, Владимир Владимирович Рязанцев, тоже был совладельцем Косинской бумажной фабрики. Дома В.В. Рязанцева были расположены на Спасской улице, неподалеку от Владимирской улицы. Умер он в начале XX века. Его дети Николай и Викторин Владимировичи были близки к искусству. Николай построил кинотеатр «Колизей». Викторин был артистом театра. По сцене Викторин Рязанцев был известен, как Викторин Лаврецкий. Дом Рязанцевых был центром многих культурных начинаний. В доме у Викторина были свои обширные комнаты, называемые «подвалы». В комнатах собирались ссыльные, музыканты, молодые купцы. Часто бывал И.П. Лашкевич.

Для справки. Лашкевич Илья Петрович, дворянин, родился в мае 1870 года в городе Сосница Черниговской губернии, в семье чиновника Министерства финансов. В 1889 году окончил Вятское реальное училище, а в 1894 году – Петровскую сельскохозяйственную академию со званием «агроном». В 1893 году был на практике в Лейпциге и Цюрихе. С 1894 года работал статистиком Вятского губернского земства, а в 1894-1899 годах агрономом Вятского уездного земства. С 1899 по 1902 год заведовал учебно-опытной фермой Вятского губернского земства. Был секретарем Вятского художественного кружка. С 1919 по 1921 год – Председатель правления Вятского народно-хозяйственного техникума, а в 1921 – 1923 годах – ректор Вятского народно-хозяйственного практического института. В 1923 – 1930 годах – Председатель правления Вятского сельскохозяйственного техникума повышенного типа. С 1930 года – помощник директора Вятского зооветинститута по учебной работе.

(Архив Кировского сельскохозяйственного института).

Бывали архирейские певчие и регенты. «Подвал» издавал рукописный журнал «Разное». Он представлял собой толстую канцелярскую книгу. В него разрешалось писать все и всем что угодно. Журнал был органом критики и остроумия. По моим подсчетам вышло около 10 томов. В журнале принимали участие – Евгений Чириков, Александр Грин, вятский фельетонист «Берлога» (Виктор Захватаев) и многие другие (это ошибка; Захватаева звали Иван Викторович – А.Р.). Однажды на ужин в «подвал» привезли знаменитую певицу Анастасию Вяльцеву. Бывали там цыганский тенор А. Давыдов, оперный певец Иосиф Комиссаржевский, певец из Мариинки Тартаков.

Наряду с этим в Вятке был театральный подвал музыканта Михаила Аполлоновича Чащина, прекрасного пианиста, руководителя оркестров в вятских кинотеатрах. Театральный подвал был в его доме на Московской улице. Из этого подвала вышли известная сибирская актриса Александра Евгеньевна Больцани и артист Славский, сын вятского церковного регента Николая Евлампиевича Нагорничных по прозвищу «Паникадило Лампадыч». Отец Чащина служил управляющим в пароходстве Булычева. Другом нашим был и Мечислав Чаплицкий. Мы вместе жили в доме Елсукова на Спенчинской. Его отец был начальником станции Вятка и жил у вокзала. А с нами жила его теща с двумя внуками. Мечислав учился в гимназии. Он погиб при покушении на губернатора, князя Горчакова.

Сам князь Горчаков умер в Москве. В последние годы жизни он служил в Главнауке Наркомата просвещения РСФСР. Ему, как родственнику Л.Н. Толстого, покровительствовал нарком Луначарский. В беседе со мной, Горчаков рассказывал, что написал много воспоминаний о службе в Вятке. Где эти материалы мне не известно».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.8, л.20-25).

Для справки. Горчаков Сергей Дмитриевич  родился 27 апреля 1861 года в селе Барятино – родовом имении Горчаковых (по другим источникам: в формулярных списках С.Д. Горчакова указан возраст следующим образом: 1895 г. – 33 года; 1907 г. – 45 лет; 1910 г. – 46 лет; 1914 г. — 50 лет). Его отец — князь Дмитрий Сергеевич Горчаков (1828—1907), коллежский советник и шталмейстер императорского двора, адъютант императора Александра II, коллекционер и библиофил, четвероюродный брат и приятель Л. Н. Толстого. Мать Сергея Дмитриевича — Вера Ивановна, урожденная Бек (1845—1912). Дед Сергей Дмитриевич Горчаков (1794-1873) из дворян Московской губернии, принимал участие в Отечественной войне 1812 года. В 1879 году молодой князь поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1885 году. После окончания университета он зачисляется на государственную службу. Двумя годами позже начинается стремительный взлет его блестящей государственной карьеры, в которой одни назначения и повышения следуют за другими. В апреле 1887 года Горчаков Калужским губернским земским собранием избирается членом Тарусского уезда по крестьянским делам присутствия, а затем и губернским секретарем. В 1888-1890 годах и 1896-1898 годах Горчаков служил почетным мировым судьей Тарусского уезда. С 1895 по 1898 годы избирался тарусским уездным предводителем дворянства. В 1890-1893 годах служил земским начальником 2-го участка Тарусского уезда. В 1893 году Горчакову присваивают титулярного советника, а мае 1896 года – церемониймейстера двора его императорского величества. В 1898-1900 годах Сергей Дмитриевич – исполняющий делами архангельского вице-губернатора, с февраля 1903 года — олонецкий вице-губернатор. В октябре 1904 года Горчаков назначен херсонским вице-губернатором, а в июне 1906 года – губернатором вятским. В Вятской губернии одним из важных направлений деятельности князя было подавление революционных выступлений. В благодарность за управление губернией и подавление революционных настроений 1905-1907 годов, князь Горчаков был избран почетным гражданином. Калужским губернатором Сергей Дмитриевич стал 6 апреля 1909 года, пробыв на этом посту шесть лет. Время губернаторства князя Горчакова было относительно спокойным; в губернии продолжала осуществляться столыпинская arpapная реформа, звучали отголоски революционных выступлений, надвигалась 1-я мировая война. Одной из важных задач, которую пришлось решать новому губернатору, было продолжение деятельности по осуществлению столыпинской аграрной реформы. В мае 1915 года число «домохозяев, укрепивших землю в личную собственность», составило более 40 тысяч. Крестьяне часто оказывали со- противление проведению реформы. Так, земский начальник 6-го участка Мосальского уезда сообщал 11 июня 1911 года губернатору Горчакову: «…большинство крестьян деревни Новой Александровки Жерелевской волости Мосальского уезда не допустили к исполнению межевых работ прибывшего в деревню землемера землеустроительной комиссии Талдыкина по отводу хутора крестьянину Морозову». Семь крестьян за эти действия были арестованы. А перемышльский уездный исправник 21 июня 1912 года подал губернатору рапорт о противодействии крестьян села Железцово Железцовской волости Перемышльского уезда выделу односельчан на отруба. Крестьяне были против по той по причине: «что последним отводятся лучшая часть общественной земли и каменная гора, из коей они пользуются камнем». По постановлению Горчакова 4 человека были арестованы на 3 месяца. Всего на содержание землеустроительных комиссий в губернии в 1912 году было истрачено 353 тыс. рублей, в 1913 году — 341 тыс. рублей. За эту работу Сергей Дмитриевич получил 7 декабря 1912 года знак отличия «За труды по землеустройству». А служащие подарили Горчакову серебряный сувенир «за доброе и внимательное отношение к чинам землеустроительного ведомства», о чем сообщила 5 июня 1915 года газета «Калужский курьер». Революционное движение в губернии находилось на спаде и особых хлопот губернатору не доставляло. Слабость революционного движения подтверждает и профессиональная революционерка С.Н. Смидович, находившаяся в 1912-1913 годах в Калуге под гласным надзором полиции. Более активно действовала лишь революционная группа в Людиново, которая организовала ряд забастовок в 1910, 1913 и 1914 годах. В феврале 1910 года забастовали ткачи фабрики Исаева в деревни Ермолино Боровского уезда. Уездный исправник по этому поводу подал рапорт князю, заверив губернатора, что им приняты меры к охране порядка на фабрике. В связи с Ленскими событиями 1912 года в Калуге была распространена прокламация, где калужане призывались выразить свое участие «несчастным жертвам» и «протест против возмутительного насилия и произвола». В целом же малочисленность рабочего класса, разбросанность его по мелким заводам и фабрикам не располагала к развитию революционного движения. Фабрик и заводов в тогдашней губернии насчитывалось 301, с числом рабочих — 29900 человек. Всего же жителей было 1476 тыс. человек. Главной заслугой князя Горчакова и его супруги Анны Евграфовны по праву можно считать постройку в Калуге Народного дома. С целью «распространения в народе религиозно-нравственных знаний, содействия трезвости и развития любви к Родине, а также нравственного, умственного и физического развития народа», княгиней Горчаковой было организовано Общество ревнителей о народном благе в память войны 1812 года. Это общество, неизменным президентом которого был Сергей Дмитриевич, а председательницей Анна Евграфовна, собрало средства для строительства в Калуге Народного дома в память Отечественной войны 1812 года с помещениями для бесплатной читальни, чайной и зрительным залом и театральной сценой для различных полезных занятий и развлечений. Здание Народного дома было торжественно освящено 5 августа 1912 года, а открытие его состоялось 26 августа, в день столетнего юбилея Бородинского сражения 1812 года с показом торжественного спектакля на темы войны 1812 года (сейчас на месте Народного дома расположен концертный зал областной филармонии). В августе 1912 года князь с супругой был избран почётным членом этого общества за труды по организации общества и привлечению значительного количества пожертвований денежными суммами и материалами и неусыпные заботы о создании Народного дома. В октябре 1912 года губернатор с супругой участвовали в торжествах по случаю празднования столетнего юбилея Отечественной войны 1812 года, которые проходили в Малоярославце. Там был освящен вновь воздвигнутый Храм и три памятника на братских могилах воинов, павших в 1812 году в сражении под Малоярославцем. На торжественном обеде, носившем общительный, семейный тон, звучали тосты за здоровье царствующего императора и его семьи. В том же 1912 году в Калуге открылась ХХ выставка Калужского общества сельского хозяйства, президентом которого был Горчаков. На выставке экспонаты из своего хозяйства демонстрировал и сам губернатор, получив похвальный лист за приготовление ветчины, серебряную медаль за овес и тимофеевку. Гвоздем же выставки стали лошади конного завода княгини Горчаковой из ее Барятинского имения в Тарусском уезде. Скакуны княгини получили золотую медаль Калужского общества сельского хозяйства и серебряную медаль Главного управления государственного коннозаводства. В кратком обзоре выставки сообщается, что «завод находится под личною неустанною заботливостью владелицы», что «коннозаводство для нее не забава и не ремесло, а исключительно благородная врожденная страсть к лошадям и к полезной деятельности с преследованием, в данном случае, благой цели улучшения вообще породы лошади своей родины, в интересах военного ведомства, а также хуторских хозяйств и сельских обществ». Общественно-политическая деятельность князя и его супруги отмечена многими знаменательными событиями и датами. Сергей Дмитриевич был почетным членом свыше 20 научных, благотворительных и других обществ и организаций, в том числе: Калужского отдела общества повсеместной помощи пострадавшим на войне солдатам и их семьям; Козельского и Жиздринского обществ, Боровского пожарного общества; Московского археологического общества, Боровского православного общества хоругвеносцев, Жиздринского общества сельского хозяйства. Кроме этого, он состоял президентом общества ревнителей о народном благе и Общины сестер милосердия в Калуге, Калужского общества сельского хозяйства, непременным попечителем Калужской ученой архивной комиссии и др. Князь поддержал создание Калужского отдела Всероссийской лиги борьбы с туберкулезом, открывшейся 22 декабря 1912 года. Отдел активно действовал на территории губернии: собирались пожертвования, читались лекции. При губернаторе Горчакове в 1913 году в Калуге открылся и первый детский сад, первой воспитательницей которого была А. В. Ленарт. Во время губернаторства Горчакова в Калуге жил и работал известный историк и краевед Д. И. Малинин, издавший в 1912 году свою знаменитую книгу «Опыт исторического путеводителя по Калуге и главнейшим центрам губернии». В апреле 1914 года Калугу посетили поэты-футуристы В. В. Маяковский и К. Большаков, оставшись недовольными нашей Калугой. Калужская публика отнеслась к ним «холодно и до преступности безразлично». На первую лекцию поэтов собралось около сорока калужан, на вторую — двадцать. «Калужский курьер» в то время писал, что «их детский лепет не лишен логики и последовательности», но «им выгодно дурачить публику, и при случае поскандалить». Находившаяся в 1912—1913 годах в Калуге под надзором полиции революционерка С. Н. Смидович так писала о тогдашней Калуге А. И. Елизаровой (сестре Ленина): «Из просветительских обществ имеется интеллигентский кружок, влачащий существование под названием «литературно-художественного». Гражданские мотивы там не имеют права гражданства… Толкуют о Ницше, Достоевском, о красоте, мистике и пр. Бывают там и журфиксы с вольными темами дня. Но это все область развлечений, дела же нет никакого и интересного общения с людьми также». Новые заботы появились у губернатора в связи с началом 1-й мировой войны. Здесь и мобилизация ратников государственного ополчения и попечение о семьях солдат, призванных в армию, и соблюдение строгого порядка на территории губернии и другие. Особое постановление издал губернатор в связи с тем, что Калужская губерния высочайшим указом была объявлена с 26 июля 1914 года на положении чрезвычайной охраны. Сергей Дмитриевич выступил на открытии чрезвычайного земскогo собрания, в Городской думе с предложениями о мерах, необходимость исполнения которых связана с началом войны. Горчаков предупредил в печати население гyбернии, что виновные в распространении «неправильных и неточных сведений, касающихся военных действий» будут привлекаться к строгой ответственности. Губернатор издал обязательное постановление о запрещении всяких народных собраний, шествий, «скоплений публики», а «также искусственных и недобросовестных повышений цен на все жизненные припасы и предметы потребления…». Еще одно распоряжение князя Горчакова: «Я, Главноначальствующий, довожу до всеобщего сведения, что все замеченные в нетрезвом виде на улицах и площадях, ресторанах и вообще в общественных местах города, будут привлекаться мною к самой строгой ответственности вплоть до заключения под арест при тюрьме на три месяца». Супруга князя, Анна Евграфовна Горчакова организовала в Народном доме комитет по оказанию помощи воинам и их семьям и призвала население оказывать посильную помощь. Княгиня заявила также «об отводе в губернаторском доме помещения с оборудованием и содержанием коек для десяти человек». С развитием военных действий в городе остро встал вопрос о борьбе с эпидемией тифа. 22 января 1915 года на 50-й сессии губернского земского собрания князь выступил с докладом об «угрожающем по распространению заразы очаге сыпно-тифозной эпидемии». Он «подчеркнул факт небрежного, халатного и даже преступного отношения калужского городского управления к принятию мер по устройству военнопленных, турецких подданных, содержании их в чистоте и опрятности и вообще к oграждению переноса заразы на местное население и войсковые части». Неудачи России в первой мировой войне 1914-1917 гг., недовольства губернатором со стороны калужан, революционные народные настроения, заставили Горчакова 16 декабря 1915 года подать собственное прошение об отставке. Князь был уволен с должности калужского губернатора согласно его прошению по болезни с «оставлением его церемониймейстером». В его честь 18 апреля 1915 года был устроен прощальный обед в железнодорожном клубе, на котором присутствовало более 150 человек. Революция 1917 года застала князя Горчакова в своем имении селе Барятино Кареевской волости Тарусского уезда. Государственный чиновник такого высокого ранга – Сергей Дмитриевич неминуемо стал объектом политических преследований и репрессий. В архивах не найдено сведений, чем занимался тогда Сергей Дмитриевич. Имеется лишь заключение следователя тарусской уездной ЧК Устинова от 12 января 1919 года по делу А. Е. Горчаковой, в котором значится, что «письма от мужа Сергея Горчакова были адресованы из Москвы и что в революционное время он в имении вообще не показывался». Женат С.Д. Горчаков был трижды. Первым браком с 3 июля 1887 года на фрейлине двора его Императорского Величества княжне Софье Дмитриевне, урожденной Голицыной (родилась 14 июня 1863 года). Развелся около 1898 года. Вторым браком на Анне Евграфовне, урожденной графине Комаровской (1874 — 22 декабря 1918). Третьим браком, в Тобольской ссылке, на гражданке Лидии Николаевне Веселкиной (брак расторгнут в 1925 году). Князь Сергей Дмитриевич Горчаков был в 1918 году арестован чекистами и сослан на поселение в Тобольскую губернию, где 3 июня 1927 года он скончался от тифа. Вот еще один интересный документ.

Из письма Ильи Михайловича Картавцева в адрес Е.Д. Петряева за 1968 год. «Архив князя Сергея Дмитриевича Горчакова, бывшего вятского губернатора передан в Пушкинский Дом. Известный историк В.И. Троицкий написал книгу о коллекции серебряных изделий князя». (ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.14, л.350).

Эта книга — Троицкий В.И.  Два евангелия и старинное серебро из собрания князя Сергея Дмитриевича Горчакова в Калуге. Под редакцией А.И. Успенского М., Издательство Императорского Московского археологического института. 1914 –30с. + 89 ил. Она есть в Герценке. На форзаце и титульном листе книги штамп —  «Павел Леонидович фон Фессинг».

«Выдающимся вятским артистом был премьер таких крупных театров, как нижегородский театр Батманова и Московский Новый театр Александр Васильевич Рудницкий. Он был красивым человеком и своей внешней и внутренней красотой. Жил Рудницкий на Никитской улице. Когда они с Николаем Михайловичем Падариным появлялись в Вятке, это было видно по их самым модным шляпам. Вятский шапочный и шляпный торговец Абрам Фалич Гарелик от зависти не находил себе места. У него в магазине таких шляп не было. Он гневно писал на шляпную фабрику в Белостоке, ругая их на чем свет стоит. Падарин и Рудницкий часто заходили в магазин Кардаков, ренсковый погреб Илария Кирилловича Попова, кондитерскую Якубовского. Умер Александр Васильевич Рудницкий в начале Октябрьской революции от сыпного тифа».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.8, л.45).

«Не имея близких знакомых в Вятке, отец был в затруднении, куда поселить меня, когда в 1898 году я поступил в Вятскую гимназию. Выбор его остановился на семье дьякона Спасского собора Федора Васильевича Капачинского, который жил с женой Евгенией Васильевной в одном из домов на Александровской площади. Дом этот входил в ее ансамбль, обдуманный академиком А.Л. Витбергом.

Редактором «Вятской газеты» в конце XIX века был Сергей Прокопьевич Дремцов, приехавший с Украины. Он и привлек отца к работе в газете. Отец оставил службу в деревне и со всей семьей переехал в Вятку. Там он стал одновременно сотрудником изданий Вятского губернского статистического комитета. Вятка в литературном отношении была поразительно безграмотна. Чиновники, в том числе учителя гимназии и реального училища, даже педагоги по русской словесности, не могли связать для газеты и двух слов. Отец писал для них даже некрологи по умирающим сослуживцам.

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.3, л.2-5, 7, 16, 25, 39-40).

«В Вятку часто приезжали китайцы, торговавшие шелками и чесучой. Особенно много их повадилось накануне русско-японской войны. Мать, которая покупала у них ткани, говорила об их любопытстве. Они интересовались всем и обо всем. Мой отец и его друг губернский землемер Николай Григорьевич Шилов вели, в моем присутствии, интересную беседу о том, что китайцы такое любопытство проявляют не зря. Слово «шпион» при разговоре, конечно, не употреблялось. Уже в советское время я встретил в Хабаровске китайца, который рассказывал мне о Вятке и признался, что в далеком прошлом служил японцам и собирал для них военные сведения о России».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.7, л.4-6).

«Однажды я направился к зубному врачу. На Московской улице, над кондитерской Франжоли был кабинет дантиста Дона Львовича Аронсона. Я направился в кабинет через парадное крыльцо. Впереди меня прошла невысокая дама в сопровождении девушки. В большой гостиной комнате было много людей. Там была моя учительница по гимназии Елизавета Дмитриевна Абрамова, которая говорила по-французски с уже пожилым человеком с небольшой бородкой. От Абрамовой я узнал, что это Наум Аронсон, знаменитый скульптор, родной брат хозяина квартиры. А невысокая дама с девушкой была губернаторша, княгиня Анна Евграфовна Горчакова.

Для справки. Вторая супруга губернатора, княгиня Анна Евграфовна Горчакова (1874 – 22 декабря 1918 года), происходила из старинного аристократического польского рода (по другим данным – из рода Донских казаков Орловых). Она была племянницей Софьи Андреевны Толстой, жены великого писателя. Действительный член Калужской ученой архивной комиссии (с 5 ноября 1910 года), председатель Общества ревнителей о народном благе в 1812 года — княгиня Горчакова многое сделала для Калуги. Главной целью возглавляемого ей Общества было «распространение в народе религиозно-нравственных знаний, содействие трезвости и развитие любви к Родине, а также нравственное, умственное и физическое развитие народа». Ей одной из первых принадлежит идея создания в Калуге Народного дома, который открылся в 1912 году. Впоследствии она – активный инициатор строительства, принимала участие в сборе средств на его постройку. От брака с Анной Евграфовной у Сергея Дмитриевича было двое детей: дочь Татьяна (родилась 2 августа 1902 года) и сын Дмитрий (родился 7 марта 1906 года). Их судьба неизвестна. Судьба Анны Евграфовны трагична. В заключении следователя губернской ЧК Устинова сказано, что она «с первых дней революции поселилась в имении в селе Борятино и жила, почти не разговаривая с окружающими людьми». Анна Евграфовна была оставлена «как специалист для ухода за имеющимся при имении солидным конским заводом». В октябре 1918 года княгиня была арестована тарусской ЧК по распоряжению Советского правительства о «красном терроре для буржуазии». На допросах Анна Евграфовна вела себя достойно и «прямо заявила, что всякие вопросы с ее стороны останутся без ответа». В заключении сказано, что «в ночь на 22 декабря Горчакова, содержавшаяся под стражей, застрелена при попытке к бегству». И далее. «Найденные при обыске в имении Горчаковых монархическую переписку и адреса и фотографические снимки бывших полицейских и буржуазии передать в Калужскую Губернскую Чрезвычайную Комиссию. Эта комиссия располагает более мощным сыскным аппаратом и техническими средствами успешнее может провести те или иные меры для очистки молодой социалистической республики от вредных паразитов, тормозящих в силу своего классового положения развитие социальной революции». Так одним выстрелом закончилась жизнь этой замечательной, талантливой женщины.

Именно Горчакова помогла дантисту Аронсону получить разрешение на приезд брата в Вятку. Я близко познакомился со скульптором за чайным столом и сопровождал его в прогулках по Вятке и окрестностям. Правитель канцелярии губернатора Шкляев запретил печатать что-либо о посещении скульптором Аронсоном Вятки. Я этот запрет нарушил уже после отъезда скульптора из Вятки».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.7, л.2-3).

С тех пор Н.А. Аронсон неоднократно посещал брата в Вятке. Вот, для примера, такая заметка.

«В Вятке, в гостях у брата – зубного врача Аронсона – находится известный скульптор Н.А. Аронсон, обыкновенно проживающий в Париже».

(«Северное слово», №42 от 23 февраля 1914 года).

«В Вятке я работал в казенной газете «Вятские губернские ведомости» при губернаторе Страховском, который был женат на дочери оренбургской знаменитости, попечителя учебного округа Ростовцева. У Страховского было много материалов, касающихся Оренбурга, Пушкина, Александра II, ссылки в Оренбург Тараса Шевченко и других. Куда делась эта коллекция?».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.4, с.21).

«Я писал в «Вятскую газету» С.П. Дремцова и в «Неофициальную часть Вятских губернских ведомостей», редактором которой был Н.А. Озеров, автор исследования о пребывании в Вятке М.Е. Салтыкова-Щедрина. Озеров в Вятке заболел и едва не умер. Во всяком случае в Вятке ему ампутировали ногу. Человек он был интересный. У него я научился хлесткости газетных заметок и искусству делать материал интересным для читателя».

Для справки. Из письма Е.Д. Петряева Зиновию Яковлевичу Анчиполовскому от 12 января 1986 года в Воронеж.

«Николай Алексеевич Озеров (родился 6 мая 1892 года) был чиновником в Киеве. В 1901-1903 годах редактировал неофициальную часть «Вятских губернских ведомостей» и очень оживил газету. Из-за болезни (ему ампутировали ногу) работу прекратил. Потом уехал в Могилев, где редактировал «Губернские ведомости». Позднее он появлялся в СПБ (1913 год) и Твери (1915 год), где видимо и умер. Писал живо и смело».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1а, д.1, л.189).

«В Вятке было общественное собрание. Иногда в нем давали концерты и устраивали танцевальные вечера, но ежедневно там имели место выпивки и картежная игра».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.3, л.32, 36).

«Накануне нового XX века Вятка, имевшая по данным переписи 37 тысяч жителей, огласилась звуками мощных гудков вновь построенных железнодорожных мастерских, расположенных на склоне рощи Загородного сада. Мастерские вначале ремонтировали и собирали вагоны, ремонтировали паровозы, а вскоре стали вагоностроительными мастерскими. Но, Вятка отставала от губернии. Быстро развивались Холуницкие железоделательные заводы, Воткинские заводы, Ижевский завод по выделке военного вооружения, охотничьих ружей и револьверов заграничных систем. Вблизи Вятки развивались Вахрушевские кожевенно-обувные заводы. В 1901 году в Вятке открылась типография Василия Семеновича Маишева, строившего свои коммерческие расчеты на заказах Вятского губернского земства. Появление полиграфического предприятия Маишева было для Вятки того времени большим культурным приобретением. Оно имело литографию и могло выпускать книги с иллюстрациями. Маишев оборудовал для типографии трехэтажное здание в центре города на Московской улице. Только внезапная смерть помешала исполнению чисто американских планов Маишева по развитию в Вятке книгоиздательского дела. Кроме того, вятская полиграфия имела типографию Харитонова на Спасской улице, типографию Сычевой на Пятницкой улице и типографию Лобовикова на Московской улице. Для губернского города того времени полиграфических предприятий было вполне достаточно.

В заливной пойме, против Засорного оврага, существовал лесопильный зовад, который имел мощный паровой двигатель. Рядом, питаясь от этого двигателя, была расположена шоколадно-терочная мастерская кондитерской С.О. Якубовского. Почти накануне XX века в Вятке начало нарождаться производство шведских спичек. По приглашению местных лесопромышленников Вятку посетил, известный в последствии спичечный король, Базиль Захаров.

Для справки. Сэр Базиль – Василий Васильевич Захаров – был сыном профессора астрономии Московского университета. Отец дал ему хорошее образование во Франции. После окончания высшей школы он попал на завод Виккерса в Англии, где начал работать производителем работ в чертежной мастерской. Заведующий чертежной мастерской заметил, что Захаров неважный чертежник, а коммерсант первостатейный. И заведующий посоветовал отправить его в Америку. Там южане и северяне задолжали большие средства и не платили. Базиль получил все полностью и с тех, и с других. Это обратило на него внимание главы фирмы. В это время в Испании шла междоусобица между королевой Изабеллой и доном Карлосом. Базиль выговорил себе, что если получит заказ, то со всех заказов на континенте 5% будет причитаться ему. Заказ в Испании он получил и стал у Виккерса начальником коммерческой части. Тут началась франко-прусская война. И деньги Виккерсу полились рекой. После этой войны Базиль купил во Франции лучшее имение (14.000 га) и, с тех пор, прикупал все, что прилегало к его границам. К 1910 году у него было уже 31.000 га в одной меже. В имении был великолепный парк в 100 гектаров и большой замок.  После I мировой войны он еще какой-то замок на берегу Луары. Вот одно из его коммерческих дел. В 1910 году Базиль обратил внимание, чтов центре Парижа, против дворца Тюильри, находятся развалины сожженных коммунарами зданий. Послал своего секретаря узнать. Оказалось, что здания принадлежат Министерству государственных имущества цена 15 млн. франков. Базиль велел купить. Через месяц продал Орлеанской дороге за 30 млн. франков. И еще. Двадцать лет Оксфордский университет занимался переводом Библии на английский язык. Дело подходило к концу. Был заранее зафрахтован пароход с полностью оборудованной типографией и полным числом мастеров, наборщиков и переплетчиков. Когда последний лист готового текста Библии был выкраден и доставлен на пароход, тот немедленно снялся с якоря и пошел в США, где Оксфордская Библия появилась раньше, чем в Англии. Видимо и тут дело без Базиля не обошлось. Во время I мировой войны Базиль уже был фактическим владельцем фирмы Виккерс. Заказы были грандиозны и и акции поднялись очень высоко. Видно было, что Германия будут разбита. Захаров заблаговременно продал свой пакет акций по высокой цене, а после, по низкой цене опять скупил. Сколько на этом нажил, никогда никому не рассказывал. Базиль сделал грандиозное пожертвование на войну и стал сэром. Затем он купил казино в Монако, где и умер в глубокой старости. Это написал о сэре Базиле в свои замечательных воспоминаниях академик А.Н. Крылов. Не исключено, что он владел и акциями шведских спичечных концернов.

Вятские купцы Клабуковы и Долгушины, строго держа в тайне свои международные связи, помогали, как они выражались «жареным и пареным», содействуя мировому успеху шведской спички и завоеванию русского рынка. Вблизи Вятки возникли две фабрики шведских спичек Н.А. Клабукова и Долгушина. Долгушинская фабрика находилась на низменном берегу Вятки рядом с Дымковской слободой. Потом она перешла к Миронову (Григорий Иванович Миронов был владельцем рукавичного и шубно-овчинного производства и кожевенного завода в селении Порошино Макарьевской волости Вятского уезда – А.Р.).

Крестьяне, превращавшиеся из аграрников в рабочих, все меньше и меньше возлагали надежд на крошечные участки «кровной землицы». Крестьянские богатеи, заседавшие в губернском земском собрании под именем гласных, то есть имеющих право голоса, под влиянием рабочих революционных настроений тоже становились либеральнее. Это, хотя и слабое «полевение», передавалось в уездные земские управы и другие земские органы. Левели даже чиновники и их семьи. После русско-японской войны в Вятке состоялись интендантские процессы, разоблачившие, например, Вахрушевых в изготовлении сапог с картонными подошвами. Я, в качестве репортера, присутствовал на этих процессах. Помню одного интендантского полковника, который выступал до суда в качестве неплохого певца с хорошим баритоном. Он значился на афишах «К.О. Валевский». Настоящая фамилия его была Ковалевский. Он вращался в высшем губернском обществе и пел дуэтом вместе с другим вятским «певцом», товарищем (заместителем – А.Р.) прокурора Иваном Дмитриевичем Фроловым, по прозвищу «и-дэ-три звездочки». Ковалевский, по лишению судом всех чинов и прав, был сослан на каторжные работы. Подобные процессы тоже революционизировали народные массы. Много путаницы внесли противоречащие листовки разных партий. Никто не знал, кого, и что они собой представляют. Особенно это переживала молодежь, в то время особенно чуткая и инициативная часть общества».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.9, л.3-9).

«Энергичной была деятельность вятского городского головы Якова Ивановича Поскребышева. Молодой парень в модном франтоватом пиджаке, в пенсне на носу, всегда чисто выбритый и отменно причесанный, он сразу после университетской скамьи попал в городские головы и начал кипучую деятельность. В городе впервые вспыхнул электрический свет, появился водопровод, первые мостовые.

Внезапно, в 1905 году, в Вятку пришел царский Манифест о свободах. Губернатор испугался, вызвал молодого хозяина города и поручил ему довести монаршую волю до населения. Поскребышев громко и отчетливо прочитал Манифест в зале губернской земской управы, но, после его чтения, вспыхнуло пение «Марсельезы» и «Интернационала». Послышались крики «Долой последыша!». Толпа требовала убрать царя.

Из рапорта Вятского полицмейстера губернатору от 19 октября 1905 года.

«Сегодня в 4 часа дня перед зданием губернской земской управы происходила открытая сходка, куда собралась толпа до 300 человек, из числа которых первое место занимала учащаяся молодежь с красными флагами и зажженными факелами. Балкон управы был украшен красными флагами с черным флагом посредине. С балкона говорилось: «Нам не надо Государя», Долой самодержавие, долой царизм», «Не надо полиции и жандармов». Кричали: «Да здравствует свобода!», «Да здравствует Республика». Пели революционные песни. Во время пения и речей разбрасывались прокламации преступного содержания. В 6 чачов вечера толпа разошлась по домам».

(ГАКО, ф.582, оп.146, д.221, л.11).

Испугавшийся городской голова, приняв это на свой счет, немного тронулся в уме. Город был охвачен стихийными митингами и демонстрациями во главе с охрипшим Афанасием Гавриловичем Соболевым (статистиком губернского земства – А.Р.). Под влиянием черносотенцев, днем 22 октября по старому стилю, после обедни в Спасском соборе, разразился погром и толпа стала убивать политиков. Около магазина Кардакова была зверски убита гимназистка Нина Пестрикова, имевшая красный бант на груди. Внимание погромщиков было отвлечено тем, что кто-то стал разбивать окна в магазинах и толпа, забыв о политике, занялась грабежом. Полиция не приняла участие в ликвидации погрома, так как, видимо, сама и организовала его. Кто-то дал залп из 5-6 револьверов по погромщикам по собственной инициативе. Этого было достаточно, чтобы погромщики бросились бежать, бросая награбленные вещи. Потом говорили, что стреляла рабочая дружина, но это неправда. Рабочей дружины в Вятке тогда не было, она возникла позднее.

Вот еще одно свидетельство о событиях этого дня в городе Вятке.

«22 октября 1905 года архирей, во время молебна на площади по случаю церковного праздника «определенно и громогласно призывал народ к уничтожению революционеров, студентов и жидов, восставших против царя и Бога». Губернатор и высшие сановники организовали, под шумок, черную сотню. Эта банда, вооруженная дубинками и чем попало, организовала патриотическую демонстрацию. Во время шествия с портретами царя, иконами и хоругвиями, они избивали, по пути, граждан похожих на интеллигентов и учащихся. За это день было избито до 40 человек и убито до 10 человек, преимущественно учащейся молодели и интеллигенции. Так, был избит до неузнаваемости телеграфист Семаков, который шел по делам работы в форменной одежде».

(ГАКО, ф. Р-489, оп.1, д.595, л.57).

А вот выписка из рапорта Вятского полицмейстера губернатору от 22 октября 1905 года.

«Сегодня, после молебствия на площади Кафедрального собора, толпа манифестантов в количестве 10.000 человек (думаю, что это большое преувеличение, учитывая население Вятки в то время – А.Р.) следовала по городу с портретами Государя Императора и национальными флагами  при пении гимна «Боже, Царя храни…». Когда толпа проходила по Московской улице завязалась драка. Такие драки проходили на улице Николаевской,  улице Спасской и на углу улиц Преображенской и Спенчинской (сегодня – улица К. Либкнехта), где толпою манифестантов пять человек убито и 15 человек ранено, из них двое тяжело (так в документе – А.Р.).

Убиты.

1. Коробов Алексей Николаевич, городской судья 2 участка города Вятки.

2. Ясинский, гимназист 8 класса.

3. Палкин, реалист.

4. Брудный, сын торговца обувью.

5. Костяев, аптекарский учение, сын священника (умер в больнице).

6. Лигинин, домовладелец.

Раненые в городской больнице.

7. Литвин Ессель Абрамович, мещанин города Чаусы Могилевской губернии.

8. Налетов, реалист.

…………………………………………………………………………

11. Хохряков Николай Алексеевич, аптекарский ученик, мещанин города Слободского.

…………………………………………………………………………

15. Дерендяев Николай, чертежник уездного земства.

…………………………………………………………………………

19. Брудный Исаак Вульфович.

20. Его жена – Брудный Роза.

21. Абрамович Хая Марковна.

22. Шмулевич Абрам Насонович, аптекарский учение, мещанин города Лисны.

(Вполне возможно, что были и другие убитые и раненые, которые, по каким-то причинам, не вошли в список этого рапорта – А.Р.).

(ГАКО, ф.582, оп.146, д.221, л.25).

Из речи Филарета, епископа Вятского и Слободского, сказанной 23 октября 1905 года.

«Вчерашний день, в день празднования Казанской Иконы Божьей Матери, в нашем городе Вятке совершилось прискорбнейшее событие. После торжественного молебна на площади, совершенного по просьбе городского управления и граждан, народ с портретом Государя и национальными флагами восторженно пошел по улицам поя то молитву «Спаси, Господи, люди твоя…», то народный гимн «Боже, царя храни…». Но, эта мирная, патриотическая манифестация была омрачена страшным преступлением – убийством нескольких лиц. Никто не волен не только над жизнью других, но и над своей. Потому что она дается Богом. Посему только Бог и может ее отнять. Этим унижается Святая Русь не только перед просвещенным христианским Западом, но и перед иноверческими народами. Горе как тем, которые вызвали к  этому  преступлению, так и тем, которые совершили его. И подобное творится не в одном нашем городе, а во многих других на радость врагам и на погибель нам. «Увы нам, грешным!». Оглядываясь назад, видим, что забыли мы Бога, отвернулись от Него, и вот Бог предоставил нас своей воле, которая, без благодати Божьей, не может творить ничего доброго. Всматриваясь вперед – впереди беспросветная тьма, грозящая гибелью всем и каждому…».

(ГАКО, ф.582, оп.146, д.221, л.32).

Яков Иванович Поскребышев заявил начальству об отставке. Город потерял своего голову. Поскребышев удалился от мира на «Булычевскую дачу» и вскоре обвенчался со своей подругой детства Шурочкой Булычевой. Лет через 5-6 он умер».

(ГАКО, ф. Р3702, оп.1, д.5, л.5-9).

«Не знаю, что вятские историки написали по поводу декабрьского восстания 1905 года в Вятке на водокачке и о перестрелке за дом дьякона Мышкина на Кикиморской (сегодня это улица Водопроводная –А.Р.) улице. В районе Кикиморской улицы я бывал еще мальчиком. Напротив дома Мышкина жили Колпащиковы, дети Егора Севастьяновича Колпащикова, старейшего вятского приказчика мануфактуриста, всю жизнь прослужившего продавцом у купца Петра Павловича Клобукова в лавках, напротив Спасского собора. В один из первых дней декабря 1905 года, когда мы пришли на уроки в гимназию, нам, взрослым уже гимназистам, удалось через кого-то узнать, что в городе намечается революционное восстание. Мои товарищи попросили меня бросить уроки и пойти что-нибудь разузнать. Первый попавшийся мне на Спасской улице учение технического училища, не соблюдая конспирации, чуть не во все горло сказал мне, что восстание назначено на завтра утром. Правда он не мог мне объяснить, кто в нем участвует, но сказал, что место сбора – Сунцовская дача в конце Никитской за домом Рудницкого. Николай Васильевич Рудницкий был нашим учителем, и я мог бы вернуться в гимназию и узнать, что делается у его соседей. Но, я не был уверен, что Николай Васильевич поддерживал такие вещи как восстания. Я вернулся в гимназию и, взяв с собой двух товарищей, отправились на Сунцовскую дачу. В пути мы встретили одного парня из фельдшерской школы, и он сказал нам, что следует идти в «штаб восстания» на Преображенскую улицу, где в доме Поскребышевых помещался городской ломбард. Рядом с ломбардом был небольшой 2-х этажный полукаменный дом. Мы зашли в большую комнату. Там сидели трое мужчин и мирно ели. У печи в белом фартуке стояла известная служительница фельдшерско-акушерских курсов земства Анна Александровна Заболотская и жарила котлеты. Она сказала, что чтобы мы звали как можно больше людей и все шли на Сунцовскую дачу. Дача будет заперта и, чтобы туда попасть, надо назвать пароль. Она назвала его. Из Слободского должны прибыть люди и оружие. Восстание начнется с обстрела губернаторского дома. Комната у Заболотской была полна винтовок, ничем ни от кого не скрытых. Мы поели и пошли в гимназию на занятия по физике и истории. На Сунцовскую дачу мы не пошли, так как стрелять не умели. Под утро действительно была стрельба на водокачке и у дома дьякона Мышкина. У губернаторского дома было тихо».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.5, л.22-25).

«Благодаря артистическим связям я покинул Вятку, но всю жизнь был связан с артистами, вышедшими из Вятки. В журнале «Театр и искусство» я много писал из Вятки о Вятском театре».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.1, л.5).

«Театров в Вятке было немного. Красивый, простой, но уютный городской театр. Народный дом общества трезвости, переделанный из зала гостиницы «Россия» на Рыбной площади. Небольшой зальчик для танцев и спектаклей в клубе общества приказчиков, в доме Клепикова на Казанской улице. После революции 1905 года народились другие места увеселений. Это клуб учителя на Преображенской улице, в доме Пестова. Большие вечера устраивались в Вятском общественном собрании, где выступала певица Надежда Плевицкая. Надо иметь в виду, что по религиозным требованиям театры Вятки и других городов России не работали в Великий пост.

Вот что писал об истории создания театра в Вятке Е.Д. Петряев: «В 1815 году вятскому почтмейстеру Алексею Яковлевичу Казимирскому (поборнику искусства и просвещения – А.Р.) удалось убедить «некоторых благородных особ обоего пола и детей почетного купечества» устроить в городе театр. Первый спектакль состоялся 25 октября 1815 года в зале верхнего земского суда. В зале, видимо, было около 300 мест. Секретарь губернского правления И. Сырнев сообщил о спектакле в столичную «Северную газету». В первом спектакле по пьесе Коцебу «Ненависть к людям и раскаяние». В спектакле участвовали Казимирский с семейством, а также учителя гимназии Иллиус и Завьялов, купеческие сыновья Машковцевы, Желнин и Аршаулов – будущие приятели А.И. Герцена. Таким образом, подлинным «отцом» вятского театра стал Казимирский. Почти четверть века он занимался театральными делами. После открытия в 1826 году благородного собрания, спектакли стали устраивать там почти ежемесячно, исключительно с благотворительной целью. В год выручалось более 1000 руб. (это были в то время большие деньги, годовой оклад крупного губернского чиновника – А.Р.). Об этом писала газета «Северная пчела» (1833, №4). Уже в те годы Вятка славилась хором архирейских певчих. Руководил ими композитор Андрей Осокин, автор ряда произведений в так называемом «вятском напеве». В особо торжественных случаях этот хор вызывался в столицу. Известно, что Андрей Осокин писал музыку на стихи поэтов-современников».

(ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.39, л.13).

Был в Вятке артист И.С. Нарский. Он отлично играл первые роли – Гамлета и Чацкого. В 1942 году я приехал в город Острогожск Воронежской области, где разыскивал вятскую актрису Варвару Варину. Иду с вокзала и вдруг… улица Нарского. Вспомнил о том, что мне давно рассказывали о гибели Нарского как героя Октября. Это оказалось реальным фактом. Нарский погиб на баррикадах в городе Острогожске, где ему сооружен памятник».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.6, л.20-22).

«Артист Мамонт Дальский жил в Вятке на углу Спенчинской и Преображенской улиц в доме Елсукова. Мамонт Викторович Дальский был не прост в общении. В его поведении было много театральности. Он пересыпал свою речь театральными цитатами даже в разговоре с хозяйкой дома артисткой Маргаритой Львовной Корт. Рявкал так, что звенели стекла большого окна. Дальский был кумиром вятской театральной публики».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.8, л.5).

«Во Владивостоке я писал фельетоны под псевдонимом «Гипербола». Этот псевдоним я взял у своего товарища по предыдущей газетной работе – Валентина Захватаева (ошибка, Захватаева звали Иван Викторович – А.Р.). Для справки.

Из письма Веры Александровны Рауш в адрес Е.Д. Петряева от 1971 года из Москвы.

«Заслуживает внимания, как мне кажется, Иван Викторович Захватаев. Он работал в газете «Вятская речь», где писал фельетоны и статьи по поводу дела Бейлиса. Он был самоучкой и по методу Туссен выучил три иностранных языка (французский, немецкий и английский). После войны 1914 года и революции он работал экономистом-плановиком в различных наркоматах в Москве, был разъездным корреспондентом в Сельхозиздате и каким-то образом был связан с Вяткой. Когда группе вятичей понадобился редактор для издания книги о работе школы им. Л.Б. Красина в Вятке, то обратились к Захватаеву, который живо откликнулся и прекрасно отредактировал книгу. При этом сказал, что отказать вятичам не может. (ГАКО, ф. Р-139, оп.1, д.114, л.243-248).

Я обслуживал ряд крупных газет, в том числе «Советская Сибирь» (Новосибирск), «Красная газета» (Ленинград), «Дальневосточный путь» (Чита). Печатался в нескольких журналах. Мой очерк о морской корове Стеллера, вымершем млекопитающем Тихого Океана, был перепечатан даже «Нью-Йорк Таймс». Потом мне предложили принять участие в газете «Тихоокеанская звезда», где я заведовал отделом краевой информацией до конца 1938 года».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.5, л.27-29).

«В 20-х годах я ехал в транссибирском экспрессе «Владивосток-Москва» и вместе со мной в купе мягкого вагона оказался пассажир, плохо говоривший по-русски и направлявшийся в Новосибирскую область. Он рассказал мне свою биографию. В прошлом он был русским, из крестьян — бедняков. Во время русско-японской войны попал в эскадру адмирала Рожественского и участвовал в Цусимском бою, где эскадра потерпела поражение. Он спасался вплавь и попал в плен к японцам. После освобождения из плена, он завербовался матросом на итальянский пароход и попал сначала на Алеутские острова, а потом в Америку, где и остался. Молодой парень быстро освоил язык, влюбился в девушку-креолку и женился. Тесть его оказался богатым владельцем консервно-рыбного завода в одном из портов США. Парень стал американским гражданином. Его выбрали сначала в местный парламент, а потом и в Сенат США.

В начале 1922 года, будучи во Владивостоке, я посещал в качестве журналиста местное Народное собрание. Оно помещалось в клубе приказчиков. Там я заметил знакомую фигуру в старом чиновничьем мундире с университетским значком. Мне показался он известным по газетным делам вятским купцом и гласным Вятской городской думы Михаилом Павловичем Косолаповым. Но, почему на нем университетский значок? Мне помнилось, что Косолапов ловкий коммерсант, активный оратор в Думе, но высшего образования не имел. Я заподозрил, что он мог стянуть значок у своего вятского земляка Гаврилова, который недавно умер во Владивостоке. Я возобновил знакомство с Косолаповым, и все мои предположения полностью оправдались. Косолапов сознательно произвел свою маскарадную экипировку, так как собирался уехать в Америку. Он уже был занесен в какие-то списки американского консульства. И действительно скоро туда уехал.

Затем я был знаком в Вятке с одним подрядчиком по фамилии Остин. Он был известен как большой жулик и, попавшись на одном уголовном деле, бежал за границу. Каково же было мое удивление, когда в США появился конгрессмен по фамилии Остин и я увидел его физиономию в обществе Литвинова (М.М. Литвинов был наркомом иностранных дел – А.Р.)».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.5, л.13-15).

«Я познакомился с ним в Чите, зимой 1920-1921 года. Зайдя к своему другу, адвокату Владимиру Семеновичу Голованову, самарцу, брату известного позднее народного артиста СССР, дирижера Николая Семеновича Голованова. Я застал у него в квартире неизвестного мне молодого человека, оказавшегося Александром Васильевичем Грозиным. Он сказал, что следует из Москвы по назначению ГПУ, Сели ужинать. Когда он узнал, что я журналист, то повел длинную и откровенную беседу. Я был удивлен необычной для чекиста откровенностью Грозина. Спустя много времени, я, прибыв во Владивосток, неожиданно был остановлен Грозиным. Он оказался уже не чекистом, а журналистом. Оказалось, что в левых газетах он писал против японцев и белых, имея для этого один псевдоним. А в газетах либерального направления он писал под другим псевдонимом. Самый крупный псевдоним у него был – «Мартын Сладкий» (в словаре И.Ф. Масанова такой псевдоним не учтен – А.Р.), в противовес «Максиму Горькому». Грозин не любил рассказывать, кто он и откуда. Все, что он болтал, было видно по всему, что врет. Последний раз я встретил Грозина в июле 1922 года. Он спешно уезжал в Шанхай. Спустя некоторое время я получил маленькую бандероль с газетой «Тайфун», отпечатанной в Шанхае. В газете было напечатано – редактор Грозин. О дальнейшей судьбе Мартына Сладкого остается только гадать».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.5, л.17-21).

«Живя во Владивостоке, я часто бывал в типографии «Далекая окраина». В ней можно было напечатать любую книжку. И вот однажды приходит рыжий мужик в поддевке и осведомляется, как ему напечатать книгу стихов. Я поинтересовался, что у него за стихи. Словоохотливый мужичок вывалил из ученического ранца на стол целый ворох стихотворений, написанных в основном в двух больших тетрадях. Поэт оказался моим земляком из села Шурма Уржумского уезда. Он сказал, что из Вятки приехал давно и служит в женской гимназии на Пушкинской улице в скромной должности швейцара. В его комнатку швейцара часто забегали гимназистки. С ними он дружил и охотно общался. Они и научили его поэзии и стихосложению и помогали росту грамотности. Так и получился поэт из мужиков. Книга была напечатана довольно большим тиражом и поступила в книжные магазины. На обложке значился автор — Ф.Д. Тимшин – Шурминский (в Герценке эта книжка есть, но там автор назван Тимшин-Шоринский – А.Р.). Книгу очень живо покупали воспитанницы женской гимназии. Вскоре Тимшин уехал на родину. Его дальнейшая судьба мне не известна».

(ГАКО, ф. Р-3702, оп.1, д.7, л.7-9).

По справке уржумского краеведа В.А. Ветлужских.

ТИМШИН (ШОРИНСКИЙ) ТРОФИМ СТЕПАНОВИЧ, поэт-самоучка. Родился в 1879 году в деревне Шорино Уржумского района. Учился четыре зимы у отставного солдата . В 16 лет был вынужден уйти на заработки. Работал бурлаком на Вятке, потом уехал в Сибирь, позднее во Владивосток. В 1922 году во Владивостоке вышла его книжечка стихов «Сборник стихотворений Трофима Степановича Тимшина-Шоринского». Печатался он и в губернских изданиях: журнале «Рыболов и охотник» и газете «Вятская речь». По возвращению на родину работал председателем Козмодемьянского сельского Совета. Умер 6 февраля 1952 года в селе Русский Турек, где и похоронен.

Александр Рашковский, краевед, 19 сентября 2010 года.